На площади стало тихо. Где-то в толпе плакал грудной ребенок.
Мощным ударом палачи выбили из-под меня дощатую подставку. Тело рухнуло вниз, шершавая петля резанула подбородок, и... я стал на ноги. Оборвавшаяся веревка болталась под перекладиной.
Разом ахнули сотни глоток. И тут же гром возмущенных криков, проклятий, пронзительный свист накатился на помост. В палачей летели камни и гнилые овощи. Невдалеке, упав на колени, корчился и рвал на себе волосы Эрчи.
Сияющие глаза Девы нашли меня. Я все понял. Только ей под силу было выхватить меня из объятий смерти, хотя самой осталось жить мгновения. Губы Девы шевелились. В шуме, сотрясавшем площадь, я не. мог различить слов, но догадался, почувствовал их сердцем: "У тебя будут сильные, гордые дети, Вир!.."
Святой отец безуспешно пытался укрыться от разъяренного взгляда короля. Палачи смотрели на меня с суеверным ужасом. Страх светился и в глазах его величества, торопливо взмахнувшего рукой с зажатой в ней перчаткой. С меня сняли петлю, развязали сведенные сзади руки. Я был свободен.
Толпа расступилась, молча и покорно давая дорогу. За спиной потрескивал поджигаемый хворост. Я не оглядывался. Не хотел, чтобы монахи видели слезы на моих щеках. И все же не выдержал, рванулся назад, услыхав короткий сдавленный крик. Чьи-то руки мягко удержали меня. Эти же руки немного погодя вложили в ладони хлеб и кувшин с молоком.
- Она погибла достойно, как настоящий человек! - сказал старый горец.
Горянка с ребенком на руках, приблизившись ко мне, проговорила:
- Мы знаем о тебе. Она посылала нам весточки из темницы. Мы - друзья твои, Вир.
Ребенок ее смеялся и протягивал мне ручонки. Мы пошли прочь с площади. Так я снова стал Виром, свободным человеком.