Некоторые, дотоле копошившиеся на развалинах, подняли головы и обернулись к глумливому оратору. Кое-кто бросил свои носилки и иной инструмент и придвинулся ближе.
— Нашу нацию — в смирительную рубаху! Усмирить ее! Наплевать и растереть! Тьфу! — со своей внезапной, точной аффектацией плюнул себе под ноги человечек. — Я больше не видел такого дерьма. Всех до единого — в сумасшедший дом! Шагом марш — ать-два!.. Пусть корчатся и подыхают! Что вы там копаетесь? Кого вы там еще спасаете? Зачем спасаете? На погибель себе спасаете, так и знайте! Всю эту нацию, от мала до велика, да еще по миру собрать наших — и тоже под корень!.. Всех под корень!.. Чтобы миазмами своими мир не отравляли, чтобы не приучали к своему самородному дерьму!..
Толстая и полупьяная старуха в грязном растрепанном пальто грудью своею решительной пошла на коротышку.
— А там у меня доченька!.. — заголосила она. — Ты знаешь? Там доченька!.. Ты можешь ее спасти?
Один из военных подскочил к старухе и стал оттаскивать ее от невозмутимого коротышки.
— Мама, не надо! — кричал он. — Не надо. Пойдемте.
— Нет, подожди! — отбивалась старуха. — Пусть он скажет! Пусть скажет! Ты! Скажи!
— Наша нация — ублюдок, наша нация — мировой отброс, — говорил еще коротышка, в мгновение ока переведя свой отчаянный дух. — Я вам еще покажу ваши Восток-Запад!.. Нет, ведь это ж надо, — удивился еще он, — столько носиться с таким глупым недоразумением!..
— Он ничего не знает! — кричал военный, хватая старуху за руку и жалко выкручивая ее. — Он ничего не знает! Он пришел позже!
— Я всегда блюю, как о стране нашей подумаю, — бормотал еще коротышка, более для себя самого бормотал, не для народа. — Как подумаю, так вот сразу и блевать начинаю.
Стала собираться толпа. Гальперин, остановившийся рядом с Ф., заметно нервничал, сжимал и разжимал кулаки. Иванов, стоявший за спиной, хмурился и, кажется, что-то беззвучно одними губами повторял.
— Ну!.. — негромко говорил Гальперин.
— Христос — мой враг! — выкрикнул вдруг коротышка и жестом своим горделивым балахон на себе одернул. — Так вот и знайте! Я тоже, как и вы, начинал с простого презрения!
Трое военных в пятнистых камуфляжных костюмах с автоматами ходили во взбудораженной толпе. Ш. в отстранении его недомыслия кривил свои узкие губы, не замечая своей полупричудливой мимики.
— Они говорят, скажи, Казимир, что думаешь, — продолжал коротышка с новым дыханием его и смыслом. — Они говорят, Казимир — то, они говорят, Казимир — се. Никто не может без Казимира. И вот он я перед вами со своим непревзойденным, домотканым словом.