Через несколько дней, долгих, тягостных, как страшный сон, он получил письмо от Хамида.
«Мой глубокочтимый отец! — стояло там. — Я чувствую, что причинил вам боль. Заклинаю аллаха, успокойтесь, не терзайте себя. Я не бедствую, работаю, и мне хватает на жизнь. Я постоянно благодарю вас за все, что вы мне дали. Надеюсь, придет день, когда я брошусь в ваши объятия и объятия дорогой моей матери. Разница между «прежде» и «теперь» состоит только в том, что раньше вы знали мое местопребывание, а в настоящее время — нет.
Я порицаю себя за доставленное вам огорчение. Но я жив, и пока все у меня благополучно… До скорой или далекой встречи шлю вам и всем родным мой сердечный привет.
Хамид».
Но разве такие слова могли утешить отца? Они только острей заставили его страдать. Если бы он знал, что сын умер, то предался бы отчаянию. Но постепенно бы смирился с волей аллаха. Сейчас же он знает, что Хамид жив, где‑то скитается и тяжким трудом зарабатывает на жизнь. Что для отцовского сердца может быть горше этого сознания!
Да, Хамид жив. Он ищет любимую и не находит ее, потому что все девушки закрыты традиционным покрывалом. Отец его склонился под ударами судьбы, он то предается скорби, то пытается быть терпеливым и ждать возвращения сына. А жестокое общество не замечает ни отца, ни сына. Оно знать не знает, что творится в их душах, и ничуть не встревожится, если сын погибнет в скитаниях или отец сойдет в могилу от сердечной тоски.
Так кто же она, возлюбленная Хамида? В каком гареме томится, страдая от неразделенной любви? Выросшая в роскоши и довольстве, она не может покинуть отцовский дом и отправиться на поиски любимого, чтобы приблизить их встречу, когда в их сердцах воскреснут высокие чувства и оживет надежда.
Дня через три после отъезда Ибрахима Зейнаб сидела в комнате, где они расстались, и держала в руках оброненный им платок. Она думала о любимом, представляла себе, как он живет там, в далеких, неведомых краях, неся тяжкую солдатскую службу. Слезы текут у нее из глаз — горячие слезы, они струятся по щекам, безмолвно повествуя о жестоких страданиях молодой женщины.
Уже три дня сон бежит от глаз Зейнаб. Как только ночь опускает свое покрывало, несчастная плачет во мраке, и вздохи ее нарушают тишину ночи. Она мечется в постели, ни на минуту не смыкая глаз. Если Хасан спрашивает, что с нею, она жалуется на мигрень или боли в желудке, уверяя, что к утру все пройдет. И правда, утром, в суете и работе, она забывается, но в часы одиночества горе терзает ее.
В этот вечер Хасан, поужинав, как обычно, поднялся к себе в комнату, не подозревая, что жена сидит в гостиной и не сводит глаз с платка Ибрахима. Он долго ждал жену, потом спросил мать, где Зейнаб, но та ответила, что не знает. Он терялся в догадках, где его жена может находиться в такой поздний час, когда люди, совершив вечернюю молитву, уже разошлись по домам. Потом удивление сменилось беспокойством. Хасан места себе не находил, не зная, что ему теперь делать.