Но мысли о революции еще робки и расплывчаты, она — где‑то в неясном «великом будущем», а что же делать пока? Смириться, ибо от судьбы нет спасения? Может быть, это и благоразумный совет, но весь ход событий в романе доказывает, что смирение не приносит счастья.
«Зейнаб» — первый египетский роман, в котором большинство главных героев — феллахи. Мало того — это вообще первое произведение, в котором феллахи выступают не как комические персонажи, чья неуклюжесть, грубость и «неправильная» речь обычно вызывают смех; они трудятся, любят, страдают — все всерьез, и автор постоянно подчеркивает свою симпатию к ним и свое сочувствие. Это не идиллические «пейзане», резвящиеся на полях; Хайкал стремится показать, что труд их тяжел, а жизнь сурова. Но в то же время в них живет гордость людей труда, ибо они — «соль земли египетской». Недаром Хайкал выбирает себе псевдоним «Египтянин — феллах», подчеркивая нерасторжимое единство этих понятий, и в предисловии объясняет смысл этого выбора: «…Я хотел уже на обложке книги показать, что египтянин-феллах в глубине души сознает свою роль и значение, что он не только не боится осведомить читателей о своей принадлежности к египетскому народу и причастности к крестьянскому труду, но даже гордится этим».
И в то же время нет-нет да и проскальзывают у Хайкала сентиментальные нотки: его трогают и умиляют терпение и стойкость египетских крестьян: «Терпение и выносливость они унаследовали от дедов и прадедов, живших в давно минувшие времена. Эти качества египетских феллахов, корни которых уходят в глубокую древность, передаются из поколения в поколение. Ими отличались и феллахи времен хедива[2] Исмаила. Присущи они и египетским труженикам наших дней. Это они дарят крестьянину крупицы счастья, помогают ему при его ужасающей бедности выносить все муки, и иногда даже вызывают на его иссохшем лице радостную улыбку».
Мы уже отмечали: представление о том, что современные феллахи — прямые потомки стойких и мужественных строителей пирамид — одно из проявлений складывавшегося в те годы египетского национального самосознания. Эта идея в 20‑30‑е годы станет очень популярной, с ней будет связываться представление о единстве египетского народа в национально-освободительной борьбе, а сама борьба будет представляться либеральными кругами как «воскресение вечного египетского народного духа»[3].
События, описываемые в романе, вызывают у самого автора глубокие раздумья. Многое, еще непривычное египетскому читателю ему хотелось объяснить: ведь он справедливо был убежден, что открывает «новую страницу в египетской литературе», и страницу весьма поучительную.