Максим покачнулся, словно ему залепили пощечину, побледнел, но ничего не сказал в ответ, вернулся к стогу. С обиды поддел большой, тугой пласт сена. Но силы хватило у него лишь оторвать этот пласт от копны. Когда же он попытался забросить его на стог, то не устоял, повалился на землю.
— Кишку не порвал? — хмыкнул Тихон. — Интеллигент!..
Никто не присоединился к безжалостному этому смешку. Наоборот, все с тревогой смотрели на Максима: уж не надорвался ли в самом деле? Максим поднялся, снова взялся за вилы. Тогда Трофим Егорович сверху зыкнул на Тихона:
— Ты кто, кобель цепной али человек? Кто тебе дал полное право на людей гавкать? Ишь, силой своей бахвалится! Дурная сила — кому она на пользу?
Старика глубоко уважали в Дымелке. Молодым парнем он ушел в партизанский отряд бить колчаковцев, потом с красной звездой на шлеме штурмовал Перекоп. В мирные годы был первым председателем колхоза, а в Отечественную войну опять ушел добровольцем на фронт. Все это было известно в Дымелке даже малышам. И никто не решился бы возразить против резких, но справедливых слов дяди Трофима. Никто, кроме Тихона. Он остервенел, никому и ни в чем не хотел сейчас уступать.
— Значит, дурная моя сила? — переспросил он хрипло. — Спасибо! Верно, я тоже думаю — дурная. Ишачил весь день за троих, не прятался за юбки, — он свирепо глянул в сторону Максима с Ланей, — и в дураках остался. Хватит с меня на сегодня!
Дина, подгребавшая сено невдалеке от стога, видела всю эту сцену, слышала каждое слово. Ее взяла оторопь, когда Тихон устремился к ней, кажется, она даже охнула тихонько. Тихон, вымахивая каждый шаг по два метра, пронесся мимо Дины, едва не сбив ее с ног, и скрылся в кустах.
Опешила не одна Дина. Даже Трофим Егорович кашлянул несколько раз кряду, словно поперхнулся сенной трухой. Но, прокашлявшись, сказал спокойно, будто ничего не случилось:
— Давайте, ребятки, шевелиться поживей! Тучи над тайгой табунятся, кабы дождя не натянуло. Сейчас нам старинные вилы помогут лучше, чем самый передовой язык!..
Все захохотали, энергично взялись за дело. Максим стал метать сено вместо Тихона. Силы у него было поменьше, он не мог поднимать на вилы по копне, зато подавал пласты Трофиму Егоровичу чаще. И дело пошло не хуже, чем тогда, когда «запевалой» был Тихон. О неприятной стычке все как будто забыли.
Одной лишь Диной овладело нерадостное настроение. Чувство это не было для нее новым. Уже с полгода все кругом стало серым, неинтересным.
Поездка в колхоз, первый в жизни день на сенокосе немножко всколыхнули Дину, заставили на время забыть о себе. Но только на время. Светлая, открытая любовь Лани и Максима вызвала зависть, защемило в груди. А расскандалился Тихон — у Дины опустились руки.