— Заглуши мотор, сцепление сожжешь! — сердито крикнул Трофим Егорович. — Чуешь, как воняет горелым?
— Леший знает, чем тут воняет, — зло отозвался шофер, сбрасывая, однако, газ. — Из-за какой-то плевой ямки машину гробишь, а начальству — чихать.
— Не знаю, как оно, начальство, а вот ты чихать горазд, — усмехнулся Трофим Егорович.
— При чем тут я?
Трофим Егорович не ответил ему, а повернулся к Дине и, как бы продолжая их дорожный разговор, сказал:
— Видишь, какие тюхи-пентюхи бывают? Засыпать бы эту ямку, две-три машины гальки привез — и все дело. Так нет, ждет руководящего указания.
— А как иначе? Будет наряд, оформят путевой лист — хоть сто машин привезу. А нет — не моя забота.
— То-то и оно — не твоя. Была бы твоя, не поехал бы порожняком, а попутно галькой загрузился.
— Еще чего! Я загружусь, яму завалю, а другие с песнями кататься будут?
— Та-ак… — Глаза Трофима Егоровича сделались колючими. — Для других ты, значит, пальцем не согласен пошевелить? А ежели эти «другие» яму засыплют — ездить будешь?
— Да я что… — заюлил шофер. — Попутно и я бы привез… Только если и другие…
Подошла еще машина. Вел ее Степан. Он выскочил из кабины, ни слова не говоря взял на буксир застрявший грузовик, выдернул на сухое место. И, словно догадавшись, о чем шла речь, сказал потом:
— Вот что, Гошка, давай-ка завтра подбросим гальки, завалим к дьяволу эту грязюку…
— Слышишь, а? — обрадованно подмигнул Трофим Егорович Дине. — Это тебе не тюха-пентюха, который за другого переработать боится! — И, обращаясь уже к Степану, сказал по-отцовски тепло: — Так всегда живи, парень! Одну да другую яму у себя на пути заровняешь — дорога для всех легше будет. А галькой нагрузиться мостовики помогут. У них там экскаватор, долго ли ковшик зачерпнуть. Я вот зайду, договорюсь…
— Держи карман шире! — хмыкнул Гошка. — Для них эта яма вовсе чужая. Они в город шоссе тянут и тут сроду не ездят.
— «Чужая»! — взбеленился Трофим Егорович. — Для чухи — все люди свинюхи, а кто сам человек, тот и в другом человека видит, понимает: все кругом наше, кровное.
Трофим Егорович сказал Дине, чтобы она ехала со Степаном в Дымелку, а сам, не откладывая дела в долгий ящик, направился к реке, к мостовикам.
Таким его и запомнила Дина — упрямо шагающим вперед. Не знала она тогда, что видела «пехотинца» в последний раз.
До моста старик не дошел. Внезапно у него перехватило дыхание, зашлось сердце. Перед глазами замельтешили какие-то букашки, вроде комаров-толкунцов, которые стайками крутятся в воздухе теплыми летними вечерами. Почти бессознательно Трофим Егорович сделал еще несколько шагов, потом рухнул на дорогу. И больше уже не пошевелился, как говорят в народе, умер па ходу.