Зинаида Гавриловна сказала:
— Садись с нами, Орешек. Я уже с тобой говорила, Иван Семенович, оказывается, тоже. Значит, все поняли друг друга. Тогда давайте за согласие!
Иван Семенович торопливо налил в граненые стопочки.
— За счастье за общее!
— Да, пожелаем друг другу счастья, Орешек!
— Да, мама…
Таким вот неожиданным событием был отмечен для Максима новый год. И неожиданным и поучительным.
Ведь Максиму не требовалось объяснять, какую завидную решительность проявила мать. Мало того, что она выходила на четверых детей, брала на себя безмерный труд их воспитания. Так у нее достало смелости выйти за человека, смерть жены которого клеветники пытались свалить на нее. И, конечно, не было никакой гарантии, что снова не может поступить донос: дескать, нечисто все было между фельдшерицей и зоотехником, если она все-таки вышла за него.
Мать, несмотря ни на что, сама создавала свое счастье. А он из-за безволия выпустил его из рук. И теперь вот так же безвольно тянулся за ним, недосягаемым.
Стыдно сделалось Максиму. Он поклялся себе, что перестанет клянчить милостыню у Лани, а твердо пойдет навстречу своей новой, пусть и трудной, судьбе.
Поклялся и назавтра уехал обратно в город, так и не повидавшись с Ланей, хотя знал, что она в тот день вернулась домой.
Пока Ланя находилась в больнице, Тихон часто навещал ее. А еще чаще бывал у Дорки с Дашуткой. Но не потому, что из-за несчастья с Ланей они оказались без присмотра.
— Скажи Шуре, пусть она пока похозяйничает у нас, — попросила Ланя Тихона.
Однако Шуру звать не пришлось. Когда Тихон подошел к крыльцу Синкиных, он почуял: из сенок тянет дымом. И не легонько, как бывает, когда дым из трубы загоняет иной раз ветром под чердак и в сенки, а горько, крепко, как при пожаре.
Парень одним махом заскочил на крыльцо, распахнул дверь в сенки. Избяные двери были уже открыты, и в сенки валил белесоватый дым, будто из черной бани.
В избе в дыму возле печки суетились Дора с Дашуткой и какая-то женщина.
— Что вы тут натворили, черти? Ведь сгорите!..
— Не черти, не базлай! — властно потребовала женщина, в руках у которой был большой алюминиевый ковшик. — Ничего страшного. Просто дверка у печки открылась и угли выпали на пол. Залила — и все.
Верно, весь пол у печки был залит водой. Там, где выпали угли, чернели на половицах ямки, но огня уже не было.
А в женщине Тихон узнал Аришку.
— Все равно с огнем не шутят! — зло сказал Тихон, сердясь не столько на девчонок, чуть не устроивших пожар, сколько на то, что здесь оказалась Аришка.
— Кто вам разрешил самим печь растапливать? Да еще с керосином!