А потом ему стало совсем худо. И в тот миг, когда твари бросились на него, он открыл глаза.
Он обнаружил себя царапающим землю, размазывающим по лицу кровавые сопли. Двери были рядом, Сережка толкнул их, слыша вдали чьи-то испуганные голоса, и стук, скрипение лестницы, и быстрые шаги, что перепрыгивали через ступеньки, спеша на помощь.
Сережка вывалился в свет, оставив позади тьму и ужас, вечность, нанизанную на острую стальную спицу безумия, тварей, что таились во тьме. Он еще слышал отголоски полуночи, и запах гари стоял в ноздрях напоминанием о случившемся, но все это уходило, растворялось в ночи, и мир стремительно обретал твердость, возвращался, прорисовываясь кирпичной кладкой, пыльными стеклянными банками с солениями, превращаясь в ограниченное пространство погреба. А потом что-то щелкнуло в голове Сережки, и мир встал на место.
Свет лампочки показался ярче самого яркого солнца. Сережка закрыл глаза, чтобы не видеть его. Он выползал на свет, словно крот из норы, слыша, как открывается дверь в погреб. Дедушка схватил его на руки, и прижал к себе.
Сережка ощутил запах табака, и кисточку усов, что щекотала шею. Дед вытащил его из подвала, взлетел по ступенькам, перенес поскуливающего Сережку на диван. Переход из темноты на яркий свет залы был мучителен. Свет обжигал, хотя и возвращал при этом к жизни. Сережка мотал головой, с трудом возвращаясь в реальность. Он моргал, пытаясь сообразить, что с ним, в глазах все плыло и двоилось, тем не менее, он сумел рассмотреть мелкие трещинки на обоях, прямо под картиной, что нависала сверху, увидел испуганные лица дедушки и бабушки, люстру, что качалась, словно огромный маятник. Потом все запрыгало, завертелось, и Сережка провалился в спасительную тьму…
4. В погребе (продолжение)
Сергей тихо засмеялся. Он пришел в себя, осознав, что валяется у металлических створок, закрывающих проход в детство. В горле першило, а в глазах мелькали желтоватые пятна. Он с трудом поднялся на ноги, уперся рукой в холодную стену.
Все так и было. Он тогда потерял сознание, не вынеся всех призрачных откровений, что открылись ему. Он не был готов к тому ужасу, что проник из-за границы миров. Его разум просто не выдержал всего этого кошмара, и в памяти остались только смутные образы чего-то потустороннего, нездешнего.
Несколько дней Сережка провалялся в постели, лишь изредка приходя в себя, чтобы увидеть лица родных, непонятную суету медсестры, делающей уколы, которых он совершенно не чувствовал, и снова проваливаясь в глубину, в которой было тихо и покойно; но безмятежный сон не сменялся отвратительными картинками запредела, и Сережка, вскрикивая, перебирая ногами, вновь не выбрасывался из темноты, открывая глаза, чтобы удостовериться, что все в порядке — он по-прежнему дома, и мама сидит у изголовья, вытирая его горящее лицо.