Сергей слушал глиняного бога, холодея от ужаса.
(Тебя в который раз поимели, приятель, и на этот раз ты проиграл!)
Рвота подкатила острым комком боли — она вывернула наизнанку, и кровавая пена была подтверждением тому, что эта ночь будет последней.
И ночь охотно приняла его к себе. Она стала слаще сиропа, нежнее пуха — обняла, убаюкала, забрала в плен…
Там, где много снов, казалось возможным все — любые желания обретали плоть, становились явью, но кому как не тебе знать, что все это обман, ожившие картинки, которые при первой же возможности снова застынут, станут неподвижными, пугающим!
(Ты знаешь…)
Он сжимал бесполезный ключ, и отрешенно наблюдал, как жизнь выходит из его измученного тела. Потом он что есть силы, зашвырнул его в противоположный угол погреба. Маленькая золотистая искорка унеслась прочь, на миг блеснула и тут же растаяла — ключ укоризненно звякнул отскакивая от стены, и затерялся во тьме.
Все в один миг стало ненужным, лишним. И даже голос божества, который не желал оставить его одного.
— Ты не достоин, дотянуться до неба, ощутить его свежесть. Ты не сможешь целовать облака, и мчаться холодным вихрем, сбрасывая листву с деревьев, пугая прохожих. Твой удел — паутина и сумерки. Не тебе заглянуть за дверцы. Все на что ты был способен — дрожа от нетерпения сорвать несчастную крышку с другой стороны. И ты надеялся, что вот так, запросто поимеешь чудо? Нет, малыш, чудо нужно заслужить. Ты сдался, отказался заглянуть за грань, — так чего же ты теперь хочешь? Чудо не упадет само в руки, оно не продажная шлюха — его не так-то просто обвести вокруг пальца…
— Что тебе нужно? — взмолился Сергей. — Я все делал так, как ты учил… — он плакал, размазывая по лицу кровавую грязь. Чешуйки подсохшего гноя отлетали, обнажая сочащиеся сукровицей ранки.
От боли Сергей на миг потерял голос — она прошлась по скорченному телу, сжарила, спалила заживо, скрутила в узел.
— Уйди, уйди… — Он ворочался, словно с него содрали кожу — не контролируя себя, ослепленный, жаждущий только одного — поскорее бы закончилась эта мука.
— О, как пташечка запела! — насмешливо заметило божество. — Я могу слушать бесконечно, твои пассажи…
Сергей заворочался, засучил ногами, лист фанеры пропитался кровью, и стал скользким. Божество с интересом наблюдало, даже не пытаясь помочь.
А потом, он зажмурился, и закричал, теряя голос. Он кричал, и сырые стены погреба поглотили крик, насыщаясь, впитывая…
— Да, да!!! — Кричал глиняный бог, набирая сил, возвращая потраченное… — Еще, малыш, сильнее!
Сергей оттолкнулся спиной, привставая — он развернулся, и что есть силы ударил по дверцам, чувствуя как вскипает в жилах ярость, ему хотелось сорвать их с петель, и топтать, топтать, бить кулаками, разбивая кости, с пьянящим восторгом, чтобы видеть как прогибается под его ударами металл, и это придавало сил — он бил как заведенный, и гул и вибрация, там, за ними, нарастали вместе с криком, он сорвет их ко всем чертям, и отбросит прочь, и ворвется туда, куда так долго стремился попасть — это его ночь, его время, и даже гребаное божество не в силах помешать ему сейчас, и если оно решится встать на пути — видит бог, ему нечего терять, так что пусть это время останется временем, когда исполняются все желания, кто бы их не загадал…