— Потому что я просто-напросто не умею обращаться с детьми, — объяснила Мэри Фишер. — Да вы посмотрите на меня. Ну, какая из меня мать? Не говоря уже о том, что если бы я и решила завести детей, то только своих, и никаких больше. Верно, Боббо?
Она любовно возвела глаза на Боббо, а Боббо любовно посмотрел на нее, и перед мысленным взором обоих возникли их дети — разумеется, ничего общего не имеющие с Энди и Николой.
— И кроме того, — продолжала Мэри Фишер, — этот дом не приспособлен для детей. Здесь слишком мало дверей и слишком много лестничных проемов и еще, не забудьте, злые собаки. Я правильно говорю, Гарсиа? Так что лучше всего им оставаться с вами, Руфь, в своем доме, возле родной матери. Боббо, конечно же, должен рано или поздно их навестить, и он непременно это сделает, как только вы немного успокоитесь: не мне вам говорить, что он как огня боится скандалов. А ваши дети? Каково им присутствовать при подобных сценах? Мы должны щадить их чувства.
— Помяни мое слово, — примирительно сказал Боббо, — как только ты переберешься в дом поменьше, ты сразу почувствуешь облегчение. Дел у тебя намного убавится. Не будешь переутомляться — и настроение улучшится. И потом, ты что думаешь, я какой-нибудь чурбан бесчувственный? Я же понимаю, каково тебе жить в Совином проезде: куда ни глянь, одни воспоминания — о прежней жизни, обо мне. Есть от чего расстраиваться! Так что с какой стороны ни посмотри, надо скорей избавляться от этого дома. Другого выхода нет.
— А я даже рада, что мы наконец поговорили начистоту, — заявила Мэри Фишер. — Словно гора с плеч. Боббо сейчас понадобятся все финансовые ресурсы — все, что он сможет собрать. Мы ведь планируем соорудить ему здесь что-то вроде офиса — уже есть проект выносной пристройки. Знаю, знаю: на вид башня кажется очень большой — даже трудно поверить, какая она на самом деле маленькая. А между тем, новейшие достижения в области информационных систем дают ему прекрасную возможность вести все свои дела прямо отсюда и выезжать в город, в офис, не чаще двух раз в неделю. Мы не подгоняем вас, Руфь, но чем скорее дом будет продан, тем лучше. Боббо хочет сам оплатить все расходы — не хочет чувствовать себя обязанным, понимаете? Ну, что я вам объясняю, вы, конечно, и сами все понимаете.
— Беда в том, Мэри, — сказала Руфь, — что продавать, увы, нечего. Сегодня утром дом сгорел. Мне просто-напросто некуда увезти детей, разве что вырыть нору в пепелище. Им придется остаться здесь — иного выхода нет.
Когда Боббо высказал Руфи все, что он думает по поводу ее преступного легкомыслия, а Мэри Фишер позвонила в полицию и в пожарную службу и убедилась, что Руфь не врет, а дети наконец поняли, что морской свинки больше нет в живых, и когда воцарилась тишина, прерываемая лишь судорожными, как у астматика, вздохами Боббо, Мэри Фишер произнесла: