Прежде чем открыть дверь в ванную, я некоторое время стояла и прислушивалась. Мама час назад ушла на работу в банк. Она сообщила, что ей поручили распределение фондов. Я не имела ни малейшего понятия о том, что это такое. Заметила только, что в последнее время она почти никогда не успевала навестить Лу. А о папе она вообще не вспоминала, как будто его и не было.
Исчезни я — она, наверное, и внимания не обратила бы.
Если бы я перебралась жить на дерево, она, пожалуй, не заметила бы разницы. По-прежнему уходила бы утром в свой банк, чтобы, как обычно, вежливо улыбаться клиентам. Может быть, время от времени ей бы казалось, что чего-то не хватает, но ей и в голову не пришло бы, что это что-то — я. Банк стал бы ее новой семьёй. Банк, столь важный в жизни отдельных людей и. промышленности в целом, как она объясняла. Голос у неё стал незнакомый, обезличенно бодрый и приветливый. Как будто она превратилась в другого человека.
Похоже, мама ходила в туалет и принимала душ только на работе. С тех самых пор, как однажды вечером ей удалось заставить папу встать, она не появлялась в ванной. Видимо, решила обречь его на Полное Одиночество. Она хотела, чтобы он сам сделал первый шаг. А если не может шагать — пусть ползет к ней.
А теперь папу, к тому же, вот-вот должны были выгнать с работы. Пришло письмо о том, что для продления больничного в школе, где он работал учителем истории и обществознания, ему нужна справка от врача. Но никакого врача в нашей ванной и в помине не бывало.
Может быть, это и вообще не болезнь, когда человек не хочет вылезать из ванны.
Из-за двери раздавались звуки, похожие на топот маленьких лапок. Я наклонилась, чтобы заглянуть в замочную скважину.
Он стоял, пошатываясь, между ванной и раковиной и смотрел в зеркало.
Я крепко зажмурилась, чтобы не видеть, как это исхудавшее, бледное тело покачивается над зеленоватым кафелем. Он был как легкая пена на гребне волны, как пух одуванчика — вот-вот мог растаять и исчезнуть.
Я вошла в ванную и обняла его.
Он ойкнул, будто я сделала ему больно.
Он шатался так, словно вот-вот упадет, но я не сдавалась; схватив его, я решила не отпускать.
— Папа! Не уходи!
Но он вырвался и неуверенной походкой отправился к ванне, а там снова натянул на себя махровое полотенце.
Мне больше не было его жаль. Я сорвала с него полотенце — он сопротивлялся, но я оказалась сильнее. Он сжался на дне ванны, будто испугавшись, что я буду его бить. Тогда мне и в самом деле захотелось его ударить побольнее. Чтобы он, наконец, понял.
— Ты все прячешься! — рявкнула я. — Ты что, забыл, что ты мой отец — и отец Лу тоже?