Он сказал, что ему нравится гулять со мной по городу.
— Может быть, купим продуктов и приготовим что-нибудь вкусненькое? — торжественно предложил он.
— Для мамы это точно будет сюрприз! — я хотела улыбнуться, но нёбо после операции ужасно болело.
— И для Лу, — добавил он, — она-то уж точно не рассчитывает на праздничный ужин?
— Да уж, — согласилась я.
— Ах да, — спохватился он, — она же не дома. Наверное, она попала в больницу из-за меня? Как думаешь? Скажи правду!
— Может быть. А может, и нет. Какая разница?
Он задумчиво кивнул, словно размышляя над моими словами.
Мы зашли на рынок и купили лосося и экзотических фруктов, похожих на морские звезды и бабочек. У папы явно был прилив сил, и вскоре пакет, который он нес в руках, оказался набит до отказа.
У меня болела голова, и я опасалась, что это сотрясение мозга. Вдобавок к выбитому зубу. На лбу у меня красовался большой кусок пластыря, а в черепной коробке пульсировала боль.
Но я ничего не говорила, чтобы не испортить папе настроение.
Дома мне пришлось лечь: перед глазами плыл туман.
Папа напевал: кажется, раньше я никогда такого не слышала. Во всяком случае, на кухне он не пел. Выстрелила винная пробка, звякнула крышка кастрюли, которую папа уронил на пол.
А потом пришла мама. Я услышала, как хлопнула входная дверь и как во всей квартире наступила ужасная абсолютная тишина.
Вообще-то мама должна была обрадоваться, что папа выбрался из ванны. И что он хозяйничал на кухне, тоже должно было ей понравиться. Но то, что он зажег свечи в праздничном канделябре, — это было уже слишком.
Когда мне надоело прислушиваться к тишине, я осторожно вышла из комнаты. Папа замер с обгоревшей спичкой в руках. Канделябр не чистили уже лет сто — с тех самых пор, как к нам в последний раз приезжала бабушка, — а теперь в нем сияли четыре свечи.
Папа попробовал улыбнуться — это и стало главной его ошибкой. До того момента катастрофы еще можно было избежать, но дурацкая папина улыбка все испортила.
Сами стены затаили дыхание, когда мама ухватилась за спинку стула, выкрашенного голубой краской.
— Позвольте поинтересоваться, что это мы празднуем? — произнесла она тоном Снежной Королевы.
— Мы просто… как бы приготовили ужин… — пробормотал папа, чуть громче тиканья кухонных часов.
— И как бы зажгли свечи. И как бы открыли бутылку вина! Что за безумие! Чем сегодняшний вечер отличается от остальных???
— Я выбрался из ванны, — пискнул папа мышиным голоском.
Мне захотелось его пнуть, чтобы он понял, что выбрал в корне неправильную линию поведения. Гитта Борг, моя мама и папина жена, стояла подбоченившись и всем своим видом напоминала артиллерийское орудие. А папа, глядя на нее, то краснел, то бледнел.