— Ну, что я говорил? Если бы это был кто-нибудь из наших, — от предвкушения того, что он бы с ним сделал, мечтательно закатывал глаза в потолок. — Собственными руками удавил бы, но перед этим… Нет, — он опять закатывал глаза, — легкой смерти, он бы не дождался…
А притихшую и очень быстро, всего-то от пары оплеух, протрезвевшую компанию рыбаков, продержав дармоедов (их ведь надо было кормить) трое суток, пришлось отпустить под подписку о невыезде. Каждый, в том числе и дамы под угрозой тюрьмы и других ужасов подписали обязательство о неразглашении тайны следствия.
Для пущей острастки, чтобы успокоить разошедшихся не на шутку женщин, их попытались напугать групповым, солдатским изнасилованием. Однако, когда они почти хором, с торопливой решимостью людей, потерявших последнюю надежду, согласились за правду потерпеть и это…
Да. Что говорить? От этого намерения Подлюченко пришлось отказаться. Мало того, даже по прошествии большого количества времени, ему приходилось водкой глушить эти безрадостные и позорные воспоминания.
Вроде умный мужик, а такие до конца непродуманные слова и действия. Долго он еще потом, с дрожью в своем военном организме вспоминал, как пулей, «едри его в качалку» выскакивал из того помещения, где робко попытался оказать устрашающее психологическое воздействие на наших женщин. Представь только. На женщин, прошедших испытание в социалистическом раю и инквизиторской гинекологией, и очередями за место под солнцем в виде сосисок, и кухонные баталии с соседками по общежитию, и…
Зачем зря воду в ступе толочь и опилки пилить?
Вздохнув, командир вспомнил свою жену и ее тяжкую сексуальную долю… Чего уже больше? Самый подходящий пример, безнадежного женского существования.
* * *
Когда в середине партии интеллектуальной игры в «морской бой», о пропаже одного из славных ратников и его безрезультатных поисках на дне реки, доложили «начальнику всея губернии»… Дальнейшее можно было вообразить, только с помощью кисти, голландского художника Босха.
Главный чиновник величаво поднялся с мягкого кресла. Глянул окрест, все ли внимательно и подобострастно смотрят на него. После этого отступил на три шага от доложившего помощника в фартуке. Воздел руки к небу, закатил туда же глаза, откашлялся и возопил ни кем не приготовленный текст…
— О, если бы я знал, куда судьба забросит наших сыновей. Трагическую весть принос… понос… принас… при… — Закашлялся. Смахнул набежавшую мужскую слезу… Нахмурившись, отвернулся.
С первого раза «плач Ярославны» не получился. Он, придав своему лицу, недавно разученное мудро-трагическое выражение попробовал страдануть в других тембрах и регистрах.