В день отъезда я заехал на виллу Брамбиллов. Когда я вошел, Франческа сидела с закрытыми глазами во внутреннем дворике, устроившись в кресле-качалке в небольшом круге солнечного света у прудика. Ее тень падала на воду, и в этом месте стояло легкое золотистое сияние — там в надежде на кормежку собрались карпы.
Сад, хотя и запущенный, был все еще прекрасен: ветви плюмерий образовывали на фоне неба красивый рисунок, там и сям через дорожку тянулась виноградная лоза. Кто-то — наверное, подросток, сын жильцов с верхнего этажа — нарисовал на задней кирпичной стене грубое подобие футбольных ворот и вывел слова: «Да здравствует Аль-Олимпи!» Все здесь было мирно и спокойно.
Я сел на свободный стул рядом с Франческой, размышляя, будить ее или нет.
— Вы пришли меня выселять? — отрывисто проговорила она, не открывая глаз, и ее голос прокатился по дворику словно реплика трагической актрисы.
Я молчал, она открыла глаза и посмотрела на плескавшихся рыб.
— Франческа, я только хочу получить несколько ответов.
— Каких?
— Почему над телом Изабеллы надругались?
— Если над телом моей внучки надругались, я об этом ничего не знаю.
Я пытался прочитать по лицу ее мысли, но оно было непроницаемо, как крепко сжатые кулачки.
— Хотел бы вам поверить, но не могу.
Франческа вздохнула, не отводя взгляда от рыб.
— Вы представляете, как это страшно — родиться не в тот момент истории? — Только теперь она повернулась ко мне, и я заметил в ее глазах горечь.
— Я родился не в том классе.
— Это совершенно иное. Вы могли себя выкупить и сделали это. — Она вынула из кармана маленькую сигару.
Я достал из своего золотую зажигалку от Гуччи, которую мне подарил клиент из Саудовской Аравии. Франческа наклонилась к пламени, и кончик сигары превратился в пылающий уголек. Она выдохнула, и в безветренном воздухе повисло большое колечко белого дыма.
— Нет, — продолжала Франческа. — Родиться не в тот момент истории — значит попасть в ловушку, из которой невозможно выбраться. Эта страна была нашей. Сам Мухаммед Али пригласил моего деда, инженера-строителя, в Египет и дал ему должность. Дед прокладывал дороги, строил каналы — великие достижения в архитектуре. Но хотя сердца моих предков принадлежали Египту, души оставались итальянскими. Так меня учили. И в этом не было противоречия.
Франческа все больше нервничала. Из дома появился Аадель — я решил, что он подслушивал, — и поспешил на помощь старой даме.
— Мадам, жильцы, — пробормотал он, вкладывая в руку Франчески голубую таблетку.