Потрясенный, я бросил взгляд на старую даму, которая все так же бессмысленно смотрела перед собой.
— О, Франческа, извините.
Домоправитель жил в пристройке позади виллы. В его распоряжении находились спальня и кухня, одновременно игравшая роль гостиной. На стене рядом с портретом Насера горделиво красовалась фотография Асхрафа в выпускной мантии. Я присел на краешек дивана, с которого так и не сняли пластиковую упаковку. На улице Аадель звал сына.
Вошел Асхраф. На нем была традиционная одежда, на лбу синяк — свидетельство многих проведенных в мечети в молитве часов, знак набожности. Я мельком подумал, как бы отнеслась Изабелла к религиозному рвению своего друга детства. Он тепло пожал мне руку.
— Да пребудет с вами мир.
— И с вами тоже, — отозвался я.
Асхраф сел напротив меня на кухонный стул. Молчаливой тенью появилась жена Ааделя и подала нам мятный чай.
— Отец сказал, что вы хотели узнать… об особых занятиях Джованни Брамбиллы, — осторожно начал он.
— Давайте называть вещи своими именами. Это ведь был какой-то культ? Разве не так?
Асхраф пристально посмотрел на меня. Я знал, что, несмотря на свои близкие отношения с Изабеллой, он никогда полностью не доверял мне.
— Оливер, вы же знаете, что Джованни Брамбилла был мне как родной дедушка, — произнес он. — Эта семья и моя семья. Я никогда бы их не предал. Но я любил Изабеллу. А она любила вас. Иначе я бы не сидел сейчас с вами.
Я почувствовал, как меня охватывает злость.
— Вы знали об этом, когда были детьми? О воспроизведении древних ритуалов, которые предпринимались в безнадежной попытке вызвать прежних богов. Но с какой целью? Ради того, чтобы Джованни мог сохранить свои деньги!
— Пожалуйста, месье Оливер, не говорите так громко. — Аадель подошел к окну и, поспешно закрыв ставни, повернулся ко мне и нахмурился. — Здесь нельзя обсуждать подобные проблемы открыто. В нашей стране полно шпионов.
Асхраф положил руку на отцовское плечо.
— Я родился сыном слуги, поэтому не мог пользоваться… некоторыми привилегиями. Хотя мне в этом отношении повезло больше: однажды я стал свидетелем обряда. Мне было около одиннадцати лет, а Изабелле восемь. Ее мать ушла незадолго до этого. Это случилось в тот год, когда Насер унизил европейцев, после того как мы победили вторгшиеся в страну армии англичан, израильтян и французов. Помню, какой в этом доме царил страх. Джованни Брамбилла понимал: если Насер национализировал Суэцкий канал, то рано или поздно национализирует все остальное, включая хлопкоперерабатывающую промышленность. Он был в ужасе от перспективы потерять фабрику, дом, свои миллионы. — В голосе Асхрафа послышалось сдерживаемое годами возмущение.