Воспоминания заставили Асхрафа побледнеть.
— Что потом? — поторопил его я.
— Раздался ужасный крик. В катакомбы явилось зло, и оно имело осязаемый облик.
Мне не требовалось дальше расспрашивать, да и не хотелось. Я сам видел зло в этом облике — на стене в катакомбах и на кончике стрелки смерти астрариума. Подавив озноб, я благодарно пожал Асхрафу руку и почувствовал, что его рука дрожит. Но он энергично ответил на рукопожатие, словно таким образом пытался подбодрить себя. Я уже поднялся, собираясь уйти, но Асхраф поднял на меня глаза.
— Тот молодой египетский офицер, которого назначили отвечать за бумагопрядильную фабрику… британцы убили его седьмого ноября, на следующий день после обряда в катакомбах. Может, повлияло колдовство Джованни, а может быть, и нет. Я понимаю одно: они разбудили зло и попытались направить в нужную им сторону. Спросите суданца — он лучше вам объяснит.
— Суданца? — не понял я.
— Египтолога, друга Джованни. В те дни он постоянно находился в доме.
Дверь мне на стук открыл Уста, молодой компаньон Гермеса. Я прошел мимо него.
Гостиная оказалась пуста, только по полу были разбросаны яркие цветные подушки да дымился кальян. Откуда-то из глубины квартиры Гермес окликнул компаньона, и я пошел на голос.
Большую часть места в спальне занимала большая кровать с москитной сеткой. Сквозь тонкую кисею я разглядел хозяина. Гермес лежал, свернувшись на боку, его желтоватое лицо было повернуто ко мне в профиль, он прижался лицом к подушке. Обнаженная спина выглядела удивительно женственной. Я шагнул в насыщенную ароматом одеколона комнату. Из проигрывателя лился голос Эдит Пиаф, и мне моментально вспомнился Париж и почему-то запах дождя.
— Кто это? — спросил Гермес.
Я откинул москитную сетку.
— Оливер Уарнок.
Гермес смутился и прикрыл наготу шелковым халатом, нелепо расшитым изображением медвежонка Паддингтона.[34] Его седеющие волосы рассыпались по спине, кожа блестела от какого-то крема.
— Вы заболели? — спросил я.
— Устал, мой дорогой друг, не более того, — ответил Гермес. — Пришлось всю ночь присутствовать на панихиде по моему компаньону. Старею, мне становятся трудны такие вещи. Будьте любезны, отвернитесь, — добавил он и встал с постели.
Я покорно отвернулся, хотя меня удивила его стыдливость.
— После лекции я отправился в катакомбы, потому что меня туда поманили. — Говоря это, я краем глаза следил за выражением его лица. Пренебрежительная мина египтолога показалась мне вполне убедительной.
— На мои археологические вкусы, это место слишком современно.
Встав и завернувшись в домашний халат, Гермес сунул ноги в кожаные тапочки. Его глаза были подведены сурьмой, на морщинистых щеках остались небрежные следы румян.