Я вспомнил, что у Ба на татуировке Изабеллы был ее профиль. Она совершенно серьезно говорила, что сделала наколку на лодыжке, чтобы облегчить себе переход в загробный мир. Что-то в ее татуировке меня сильно беспокоило: беззащитный профиль с выдающимся носом и большими глазами, птичьи лапы с огромными когтями — все было нацелено на полет. Неужели это было посещение ее Ба и Деметрио прав? Я несколько мгновений обдумывал эту мысль, а затем отбросил как смехотворную. Но крупица сомнений все-таки осталась. Потрясенный тем, что случилось с телом жены, я решил во что бы то ни стало разобраться, как это произошло и почему.
Меня вывели из задумчивости сильный, настойчивый стук в парадную дверь и топот побежавшего открывать Ибрагима. Я вздрогнул — в мозгу вспыхнуло предостережение Фахира. Или это полиция, явившаяся под каким-нибудь мелким предлогом обыскать виллу? Но в этот момент на лестнице раскатился гулкий голос Барри:
— Дружище! Одевайся! Поведу тебя прогуляться!
Ресторан «Юнион» был одним из последних бастионов колониального Египта. Любимое заведение александрийского общества до национализации, он и сейчас сохранил остатки прежнего блеска. Старшие официанты носили черные костюмы (теперь с потертыми обшлагами и воротниками) и бабочки, их помощники — белые тюрбаны и коричневые джеллабы. Богато украшенные красно-коричневые обои начали лупиться, бархатные шторы были в пятнах, но рояль по-прежнему блестел, и в ушах пианиста сияли настоящие бриллиантовые серьги. На вершине славы ресторан предлагал поступавшую из Ирана белую икру, французский паштет из гусиной печени и шотландскую семгу. Теперь его кухня зависела от черного рынка. В удачные дни можно было заказать отбивную из австралийского барашка, мятный соус или кускус[11] и предаваться чужой ностальгии с сознанием, что это чувство не твое, слушая старшего официанта, который показывал, где сидел Монтгомери[12] и какой столик предпочитал Черчилль.
Барри был закадычным приятелем метрдотеля Фотиоса Фотароса — сосредоточия всех светских сплетен, который знал не только прежних сильных мира европейской диаспоры, но их детей и внуков. Он был хранилищем всех историй. Фотиос, уже прослышавший, что Изабелла утонула, посадил нас за лучший столик в алькове недалеко от пианиста, игравшего печальную вариацию «Моря».[13] И сразу же принес Барри его обычную бутылку виски «Джонни Уокер» с черной наклейкой.
Сначала я решил, что у Барри для меня есть важные новости об астрариуме, но оказалось, что австралиец назначил встречу с американской журналисткой, которая хотела узнать его мнение по поводу местной реакции на мирные предложения Садата президенту США Картеру. Барри не сомневался, что человека в горе нельзя надолго оставлять одного, и настоял на том, чтобы я пошел с ним. А астрариум в это время проходил в его квартире процесс обессоливания, который мог занять несколько дней.