— Что такой растерянный, Верстовский? — услышал я громогласный окрик Верхоланцева.
Главреж стоял в центре, с чуть заметной усмешкой изучая меня.
— Не растерянный, а задумчивый, — огрызнулся я.
— Ладно, не волнуйся, на съёмке только я присутствовать буду, да Кирилл. А мы и не такое видели.
Верхоланцев начал что-то объяснять Милане, она внимательно следила за его жестами и кивала, а я сел на кровать, раскрыл сценарий, начал перечитывать реплики, пытаясь унять волнение.
— Верстовский, хватит в сценарий пялиться. Дуй сюда, будем обсуждать, — скомандовал главреж, и деловито продолжил, когда я оказался рядом: — Значит так, втаскиваешь Милану в комнату, кидаешь на кровать, срываешь верх платья и целуешь. Она сопротивляется какое-то время, потом ослабевает и отдаётся. Понял?
— Понял, — мрачно буркнул я.
Почему Верхоланцев пытается меня унизить при Милане, выставить идиотом? Милана забросила руки за голову, несколько раз пригладила волосы — жест, выдававший в ней сильное волнение.
— Лиля, метки нанесла? — спросил Верхоланцев. — Отлично. Ну, попробуем, — добавил он.
Милана сопротивлялась, колотя по моим плечам маленькими кулачками очень реалистично, мне пришлось собрать все силы в комок, чтобы справиться с ней.
— Я тебя ненавижу, — рычала она. — Не можешь понять, что между нами все кончено. Ненавижу!
Я бросил ее на кровать, навис сверху, и сделал вид, что разрываю на ней платье.
— Стоп! — услышал я окрик Верхоланцева. — Верстовский, мало каши ел? Что ты, как нюня какая-то. Мощней, сильней надо. Ты же любишь эту женщину, хочешь её, а ведёшь себя, как мокрица. Смотри, — он начал показывать. — Ведёшь вот так, кидаешь. Все надо делать быстро и динамично. А ты на ходу спишь.
Он специально меня злит или ревнует? Вторая репетиция прошла успешней, хотя я четко ощущал, как на моих плечах появились синяки.
— Ладно, — снисходительно проговорил Верхоланцев после шестой попытки. — Гримируйтесь и переодевайтесь. Все снимаем моментально. Дел по горло. Возимся с одним кадром, — проворчал он.
Я вышел в коридор, направился к гардеробной, навстречу шествовал Мельгунов со своей свитой — телохранители и «приятель». Они проследовали мимо, один из амбалов грубо оттолкнул меня к стене, чтобы освободить дорогу. Мельгунов обернулся, мертвые глаза акулы на мгновение ожили, он криво усмехнулся. Я лишь покачал головой и направился в гардеробную. Одежду для меня нашли самую простую — старомодные брюки и белая, плиссированная рубашка.
Комнатка мамы Гали, как всегда кишела народом. Я сел в кресло, краем уха прислушался к разговору, гримёр начала свою обычную работу. Один из старичков, Виссарион Германович рассказывал очередную байку из его бурной жизни, когда он работал администратором.