— Обычная английская девушка. С которой было легче держаться на уровне, чем с твоей матерью. Мы были похожи.
— Что произошло?
Он глубоко и осторожно вздохнул; попытка справиться с болью стерла улыбку с его лица.
— Мне нужно было выбирать между ею и твоей мамой и Хьюго… Никто не любил так, как мы…
— Задолго до того, как я родилась?
— Ты была чем-то вроде ремонтных работ, ваше высочество. Твоя мама и я должны были скрепить печатью наши возобновленные «обеты».
— Мама знала? — спросила она, оцепенев от своего открытия, убитая тем, что в новом свете предстало главное сражение ее жизни. Она теперь наконец поняла «ваше высочество, Виктория». Да он ненавидел ее. Ненавидел то, что она символизировала. Он стал злопамятным и винил ее в том, что он отказался от своей любви.
— В то время я так не думал.
— Но все же?
— Господи… я попробую понять, — сказал он, — глядя назад. Разница в том, как мы обычно пили до того и как она стала пить после. Может, она знала… Может быть… Мы были в одинаковом положении — я и моя прекрасная госпожа… оба зажаты своими жизнями. Я был нетерпелив, как ты, мне, как бы это сказать, расставлял ловушки старик Фаркар. У нее было свое. Секс был грандиозным выходом. Она была такая прелестная… И ей так не хватало кого-то. Как Джеффу, Викки. Как твоему мужу. Как твоей матери. Посмотри, Викки, сколько птиц с перебитыми крыльями. Они повсюду.
— А Вивиан тоже с перебитым крылом?
Драконья Улыбка изгнала боль с его лица…
— Нет, насколько я мог заметить. Она птица высокого полета. Позаботься о ней, дорогая.
— Извини, папа. Но мне достаточно заботы о маме.
— Я имел в виду не в этом смысле, — прошептал он, закрывая глаза.
— Что ты имеешь в виду? Это предостережение?
Воздух заклокотал в его груди, и какую-то секунду он пытался подняться с палубы. Она взяла его руку и держала до тех пор, пока она не стала тяжелой.
— Папа!
Он повернул лицо к ней.
Но это просто голова наклонилась в сторону оттого, что море зашевелилось, и Викки начала плакать из самой глубины своей души от такого одиночества, которого не знала прежде. Все ответы найдены, все тайны отверзлись, но слишком поздно. Человек, который был индикатором ее жизни, источником ее амбиций и мужества, умер. Ей захотелось положить его на палубу, тогда он лежал бы с миром. Но море уже плескалось на палубе, потому что «Мандалай» тонула. Собрав все свои последние силы, она поднялась и, взяв конец леера, привязала его к яхте, построенной на его верфи, чтобы он не плавал в море совсем один.