В начале мая красная джонка убрала паруса у устья шанхайской реки Хуанпу. Паутина дельты Янцзы раскинулась серыми и словно бесконечными нитями под покровом угольного дыма, и воздух был насыщен шумом моторов, сирен и сигнальных свистков. Низкий моторный сампан вынырнул из двойной цепочки кораблей, барж и патрульных катеров и заскользил к джонке.
Пока капитаны затеяли громкий и желчный спор о цене, матросы, одетые в черное, полезли на сампан.
Цена оказалась внушительной.
Дизель — раздолбанный мотор лондонского автобуса — опять зашумел, сампан отправился дальше на тридцать миль по реке, и Вивиан Ло, перебравшаяся с сампана на джонку, одетая в черную матросскую одежду, протерла очки и стала ждать, когда ее пригласят в каюту на корме.
Она ненавидела Шанхай. Сорок лет господства КНР превратили город мечты ее матери в дерьмо. Она ненавидела Шанхай и за то, что случившееся с ним повторится и с Гонконгом, если премьер Чен останется хозяином Китая. Коммунистическое правительство в Пекине так долго систематически высасывало все доходы Шанхая, что если отойти немного от помпезных международных бизнес-центров, окружающих считанные построенные сверкающие отели, то просто невозможно найти хотя бы одно здание со свежей чистой штукатуркой или краской.
Бредя прошлой ночью к сампану, она была возмущена вонью, толпами на грязных улицах, разбитыми фонарями, бесцельными шатаниями безработной молодежи. Жизнь, которая текла на улицах, была испытанием надменности шанхайцев, считавших себя намного умнее, Талантливее и расторопнее, чем давившие на них хозяева с севера. Воспоминание, которое останется с ней навсегда — изможденная фигура кули на велосипеде, тащившем позади себя тяжелую повозку: человеческий лучик, пробивавшийся сквозь мрак старого города, в пропитанной потом майке с надписью «Бег трусцой» по-английски.
Беременность начала подрывать ее мужество. Становилось с каждой неделей труднее игнорировать страх, хотя постоянные разъезды только стимулировали ее силы. Она неожиданно заскучала по матери. Хотя разве ее мать когда-нибудь помогала ей, подумала Вивиан, с яростью требуя ответа у прокуренных угольным дымом небес. Тогда она поклялась, что никогда не даст своему ребенку повода спросить, вернется ли ее мать из Канады.
Дым ел ей глаза и драл горло. Она опять протерла очки, моля Бога, чтобы на этот раз после всех этих нелегальных, часто опасных встреч Тан был на борту.
Они обогнали суда, тащившие баржи, груженные углем, проплыли мимо морских кораблей, стоявших на якоре, которые были окружены сампанами, как резвящимися щенками. Необъятная, пустынная равнина начала расстилаться перед ними — пустынная на многие мили от моря. Потом стали попадаться фабрики с чадящими трубами. Дороги упирались в причалы для паромов, на дорогах роились люди, тащившие рядом с собой велосипеды. За три года до начала двадцать первого века она видела грузовики и гужевые повозки, но ни одной личной машины.