Две из трех моих технических помощниц так и поступали. Они либо "не слышали" посторонних вопросов ("Где вы учились? Что вы читаете? Вы замужем?"), либо отвечали: "В рабочее время разговаривать не положено... Пожалуйста, не спрашивайте... Не разговаривайте, не надо, а то и мне и вам только неприятности будут" и т.п. Однако третья оказалась и смелее, и темпераментнее, и любопытнее остальных. Она была недовольна мужем полковником МГБ. Он целые месяцы в разъездах, "дома только ест и пьет до окосения... И, должно быть, на стороне гуляет, на жену не хватает ни времени, ни сил".
Большеглазая, губастая, густобровая и длинноногая дочь московской окраины, тридцатилетняя жена преуспевающего чекиста и мать двух детей, которых пестовали бабушки, прежде работала телеграфисткой где-то в органах и попала на шарашку в числе "тщательно проверенных кадров". (Большинство из таких не слишком квалифицированных вольняг составляли родственники сотрудников МГБ.) Ее направили в нашу лабораторию работать и учиться с тем, чтобы потом заменить спецконтингент. Она оказалась безнадежно невосприимчива к фонетике и к акустике, забывала простейшие объяснения, но быстро научилась изготовлять опрятные звуковиды, сушила их, ловко сортировала "на глаз", аккуратно подшивала всяческие бумажки, таблицы и т.п. При этом охотно рассказывала о себе, о начальстве, обо всех товарках и товарищах и легко уступила домогательствам оголодавшего по женской ласке арестанта. На добрые полгода она стала мне подружкой. Предостережения начальника ее не испугали:
- Он же - Абрам, а евреи всегда врут. Ты не обижайся, ты не похож на еврея. И вообще бывают исключения : у меня в техникуме подруга была Роза-евреечка. А я говорю про большинство. Ты вот за немцев заступался. Ну конечно, и среди них бывают хорошие люди, даже члены партии. Но как нация они наши враги. Правда, поляки еще хуже. Мы с мужем год жили в Польше, он там при посольстве работал. Я сама видела, какие они двуличные, как нас ненавидят. И муж всегда говорил, что они даже хуже немцев и хуже евреев.
Все попытки спорить, отстаивать хотя бы умеренно интернационалистские взгляды оставались безуспешными, так же, как и призывы к ее партийной совести. Почти не возражая, она слушала более или менее терпеливо.
- Ой, ну хватит, ты прямо, как пропагандист, лекцию завел. Вот я лучше тебе анекдот расскажу (или "случай из жизни")... Ну, я тебе верю, верю. Но это ты так учился, а в жизни бывает по-другому...
Осенью она сделала аборт.
- Третьего ребенка я не побоялась бы. Где двое сыты, там и третьему найдется. Только я чужой крови боюсь. Говорят, у евреев и кожа другая. Вон ты какой волосатый... Нет, нет, никак нельзя, чтоб в семье жил ребенок с чужой кровью... Нельзя!