Больше я к Марте не заходил. Может быть, и Свея не звонила в закрытую дверь. Я инстинктивно понимал, насколько чудовищным с точки зрения расхожей морали было мое поведение. Не что иное, как обстоятельства, сделали для меня Свею столь притягательной. Разве в ином месте, не в спальне Марты, стал бы я желать ее?
Однако угрызений совести я не испытал. И не с мыслью о Марте выпустил эту шведскую птичку, а просто потому, что достаточно насладился ею.
Несколько дней спустя от Марты пришло письмо. В конверт было вложено еще одно, от хозяина дома, в котором до сведения Марты доводилось, что он содержит не дом свиданий, и рассказывалось, на что употребил я ключ от ее квартиры, приведя туда женщину. От себя Марта добавляла, что у нее есть доказательство моей неверности и что мы больше никогда не увидимся. Конечно, она будет страдать, но лучше страдать, чем быть одураченной.
Угрозы эти были не страшными: чтобы успокоить ее, достаточно было соврать или даже сказать правду. Однако было обидно, что в письме, клавшем конец нашим отношениям, не было ни слова о самоубийстве. Я обвинил Марту в холодности. Счел ее недостойной объяснений с моей стороны. На ее месте я, даже не думая всерьез о самоубийстве, считал бы уместным по крайней мере пригрозить им. Неизгладимый отпечаток возраста и лицея: я почитал иные условности непременным атрибутом кодекса страсти.
В моем обучении искусству любить передо мной ставилась новая задача — оправдаться перед Мартой и обвинить ее в том, что она больше верит хозяину дома, чем мне. Я объяснил, в чем состоял трюк мареновской компании. Да, к ней заходила Свея, я как раз был там, писал письмо, и если я отпер дверь, то лишь потому, что, заметив Свею в окно и зная, что подруг стараются рассорить, не захотел, чтобы она подумала, будто Марта обижается на нее. Наверняка она приходила тайком и для нее это было непросто.
Итак, я доводил до сведения Марты, что Свея не изменила своего отношения к ней. А заканчивалось мое письмо выражением радости по поводу поддержки, которую я обрел, получив возможность поговорить о Марте у нее дома с ее лучшей подругой.
Этот переполох заставил меня проклясть любовь, которая вынуждает нас отдавать отчет в наших поступках, тогда как мне больше по нраву не отчитываться ни перед кем, в том числе перед самим собой.
Должно быть, любовь обладает такими преимуществами, которые заставляют всех людей добровольно покоряться ее власти. Мне хотелось побыстрее возмужать, чтобы обходиться без любви и не жертвовать ей ни одним из своих желаний. Я еще не знал, что зависимости все равно не избежать и лучше уж быть рабом своих чувств, чем своей чувственности.