Эрлингтон улыбнулся. Он и сам это знал. Но когда тебя укоряет прислуга, это уж совсем невыносимо. В Англии домашние слуги никогда не осмеливаются заговорить первыми. Тем не менее, за все время пребывания в замке он впервые услышал голос этой женщины.
Сейчас экономка на него уже не смотрела, занятая своим делом — она ставила на поднос кружки, собираясь унести их. Как же ее зовут?
— Обычно я не пью.
Миссис Уокер? Миссис Токер?
— Да, не пьете. Тем более не стоит начинать сейчас.
Эрлингтон подавил раздражение, которое вызвала у него фамильярность женщины, поскольку хоть это и нарушало правила поведения, то, что она говорила, было верно.
Он поставил стакан на стол рядом со стулом.
— Вы правы, конечно. Спасибо.
Она подошла, чтобы забрать стакан.
— Всем видно, что вы напряжены, как кожа на ирландском бубне. Еще один стакан, и от вас будет столько же шума, как от этого ужасного инструмента.
Он улыбнулся:
— Я больше не буду. Спасибо, что пытаетесь защитить мое доброе имя.
Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза рукой. В окно ворвался порыв ветра, мягко обдувая кожу лица.
Прошло несколько мгновений. Не чувствуя никаких движений, он открыл глаза. Экономка все еще стояла за его стулом, придерживая поднос на бедре и глядя на него.
— Так отчего вы повесили нос?
Не веря своим ушам, Эрлингтон моргнул. Это что-то из области фантастики — вести разговор с экономкой. Он впервые одарил ее долгим взглядом. Она была красива, и хоть ей было хорошо за сорок, она еще хранила следы былой красоты. Как у многих ее соотечественников, у нее были невероятные синие глаза, в которых читались отвага и проницательность. Вокруг глаз образовались мимические морщинки, щеки утратили юношескую пухлость, но губы остались крупными и чувственными. Настоящее украшение для женщины зрелых лет.
— Я всего лишь немного задумался, вот и все.
— Больше похоже на то, что вы малость напуганы.
Ему действовало на нервы, что она так легко читает его мысли. После долгих лет в политике Эрлингтон был уверен, что умеет скрывать свои эмоции. Впрочем, кажется, экономка своим замечанием не хотела его задеть. Она выглядела действительно заинтересованной. А он был по-настоящему взвинчен.
— Да, и это тоже.
Признав свою слабость, он больше не мог смотреть ей в глаза и опустил взгляд на ее натруженные руки.
— Но почему? — спросила она.
Он глубоко вздохнул.
— Потому что я боюсь за вас, шотландцев. И за англичан тоже. Хочу, чтобы пришел конец мятежам. А совет этого не хочет.
— О, не берите в голову. Дюжина жителей Северного нагорья и волынка — это уже бунт. Они скоро придут в себя.