— Вы должны понять, — сказал он, — что живем мы в сравнительно тихом месте, где главное дело полицейского — поймать какого-нибудь пьяного лесоруба, который пытался проехать на своем пикапе через ельник. А тут мой друг вдруг почувствовал, что бывают дела посерьезнее, на которых можно даже прославиться. К тому же он голоден.
— Сволочь! — сказал Дики.
Росситер усмехнулся.
— Я восхищаюсь человеком, который может не только понять, но и оценить собеседника, использовав минимум слов.
— Да замолчишь ли ты наконец, черт возьми! — прорычал Дики.
Дом Листера находился неподалеку, но поездка к нему показалась Уиллоусу нестерпимо долгой. Он устал. Прошло ведь более двадцати четырех часов с тех пор, как он не ел ничего горячего. И мечтал о душе. Это совсем нелегко — присутствовать при словесном поединке двух полицейских, готовых живьем проглотить друг друга. Единственная надежда, что у Листера он не задержится, после чего сможет вернуться в город к собственным проблемам.
Полутораэтажный деревянный и достаточно обветшалый фасад дома Листера был частично отделен от улицы тремя искривленными яблоневыми деревьями с ветвями, сгибающимися под тяжестью переспелых плодов. Дики припарковал «крайслер» у обочины грунтовой дороги, вышел из машины и направился к дому.
Росситер и Уиллоус шли за ним по бетонной дорожке, петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом давно нуждается в новой крыше и что окна его грязноваты.
Трое мужчин едва успели подняться на верхнюю ступеньку крыльца, когда стеклянная дверь распахнулась и на крыльцо вышел сам Листер. Телефонный звонок застал его за обедом. Он догадывался, что полицейские пришли к нему по поводу дочери, но не знал, что это за повод.
Росситер открыл Уиллоусу заднюю дверь. Дики уже отходил от машины. Они обогнули вагон станции «Детсан», на боку которого был краской нарисован знак «Шеврон», и пошли вниз по бетонной дорожке, бестолково петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом нуждается в новой крыше и что окна были грязные. Дики и Росситер поднялись по ступенькам крыльца, Уиллоус последовал за ними.
Уиллоус определил, что Листеру около пятидесяти. Худой, с шапкой всклоченных белых волос, курносым носом, на котором сидели старомодные очки в железной оправе в стиле Нормана Рокуэлла, хозяин дома был одет в клетчатую рубашку коричневых оттенков, чистый белый халат и стоптанные кожаные шлепанцы. Под глазами обвислая морщинистая кожа. Он внимательно посмотрел на Дики, перевел взгляд на Росситера и Уиллоуса и снова на Росситера.
— Что случилось? — спросил он. — Что Наоми натворила на этот раз?