* * *
Настанет день, и родины не будет —
Не для меня или тебя: для всех.
Сиротство воссияет без помех
И ласку материнскую остудит.
Умолкнут голоса, воссядут знаки.
Разучимся беседовать, гулять,
И энтропия явится во фраке
Вселенский Вавилон осуществлять.
Ни Дона мы не зачерпнём, ни Рейна,
Ни отработанных летейских вод.
Не поняли предсмертных слов Эйнштейна —
Глядишь, и Бог молитвы не поймёт.
Ни ближних не останется, ни дальних,
Ни колокольчика, ни василька.
Последний звук родного языка
В пространствах захлебнётся дигитальных.
1995
* * *
— Рядами стройными они идут,
Увенчаны, в хламидах белоснежных!..
А кто вон там, в одном ряду с Гомером?
Ах, Прохоров! Как странно. Не слыхал
И обхожусь... точнее, обходился.
Скажи-ка мне, а где тут Стратановский?
При жизни, помню, был он ростом мал
И телом хил, — всегда стоял в конце,
Когда в линейку по ранжиру нас
Выстраивал учитель физкультуры...
Неужто он? Поверить невозможно!
И — раз уж ты уходишь в их ряды —
Позволь задать тебе вопрос последний:
К чему блаженным этот плац-парад?
Уж здесь-то я не ожидал такого.
И этот марш... Встречают, говоришь?
17 июня 1999
* * *
Страдает тёмный зверь...
Страданье — это жизнь: кто не страдал, тот не́ жил.
Не стану уверять, что я тебя утешил.
Банален мой пассаж, бессилен объяснить
Благополучных дней мучительную нить.
Ты в той же колее. Натянуты постромки.
Быть может, золотым сочтут наш век потомки,
Но сам ты, вглядываясь в жалкую судьбу,
Едва ли выкажешь сочувствие рабу,
Поскольку очень уж обычна повесть эта,
И страшно далеко тебе до Эпиктета.
1995
* * *
А. Ведину
На Петровском острове я шалил
И на Ждановке между льдин тонул.
Рано крылья ангел мой опалил,
В полынью холодную окунул.
Детство — это исповедь и Содом,
Тишина нездешняя, глубина.
Что душе, зашедшейся подо льдом,
Ваши революция и война?
Было мне, утопленнику, семь лет.
Я в жару полмесяца пролежал.
Попустил заоблачный мне триплет,
К вечности картавинку подмешал.
Ломовое небо над нами шло,
Одина и Велеса фестиваль,
Время словно судорогой свело —
А в крови текла, закалялась сталь...
Если наслаждения суть грехи,
Не простятся мне из Его даров
Терпкий запах корюшки от реки,
Тополиный пух да отцовский кров.
Ту страну судьба как метлой смела,
И лежит копилка с пробитым дном,
Но была любовь — и она была
В том раю булыжном и дровяном.