Джонатан храбро цеплялся за Жан-Пьера, и, хотя молодой француз был худ, мышцы его были стальными. Высвободившись из цепких пальцев мальчика и поднявшись на ноги, он окинул взглядом каюту и, увидев, что его капитан и сам хорошо справляется, бросился на помощь Гидеону Крейлу. Схватив пистолет за дуло, он нанес Криспину сильнейший удар по затылку его рукоятью, и пират без чувств рухнул на пол рядом со своей жертвой.
Франсис взвизгнула и бросилась на колени рядом с Криспином. В этот момент дверь в каюту отворилась, и за ней показались изумленные лица головорезов, привлеченных сюда звуками борьбы. Капитан Сарн, крепко держа Маунтхита, бросил отрывистую команду, и не прошло и нескольких минут, как трех пленников уже надежно связали. Увидев, как они хватают бесчувственного капитана, Франсис попыталась им помешать, но они грубо оттолкнули ее в сторону, связали ему руки за спиной и по приказу Гидеона усадили в кресло на противоположном конце стола.
Сарн и Жан-Пьер помогли горбуну встать на ноги. Хотя быстрые действия француза помешали Криспину нанести Крейлу серьезные повреждения, он был весь в синяках, а на его горле выступили лиловые отметины. Он прикоснулся к ним дрожащими пальцами, и, когда его взгляд упал на сгорбившуюся фигуру капитана Барбикана, его лицо побледнело и исказилось от ярости. Даже Сарн, несмотря на свой страх перед ним, и тот не догадывался о глубине бушующей в груди Гидеона ненависти, рожденной отравившей всю его жизнь горькой завистью. Он и понятия не имел о муках, испытываемых каждый день гордым и честолюбивым духом, заключенным в уродливое тело. Презрение и отвращение всегда были его долей — с того самого дня, когда лорд Генри Крейл впервые взглянул на плачевно изуродованное тело своего новорожденного сына и проклял и ребенка, и мать, умершую, давая ему жизнь. Физические недостатки вызывали у Гидеона зависть по отношению к тем, с кем природа обошлась более милостиво, а из этого со временем выросло желание заставить уважать его присутствие тех, кто презирал его. Крейл ненавидел пирата так, как он ненавидел любого человека большой физической силы, и теперь эта ненависть достигла такой точки, что уже ничто, как он думал, не могло сполна удовлетворить его желание мести.
Размышляя над этой проблемой, Гидеон вдруг вспомнил о сцене, увиденной им, когда он вошел. Именно через Франсис можно навлечь на капитана Барбикана такое страдание, что даже его ненависть при этом была бы удовлетворена. Крейл знал по горькому опыту о страданиях, причиняемых незаметными муками души, и, хотя он может изуродовать — и изуродует — тело Барбикана пытками, одно это будет слишком грубым и банальным. Он молча рассматривал человека, сидящего напротив него, и улыбка, еще более страшная, чем недавняя гримаса ярости, разлилась по его белому лицу.