Дивясь и восторгаясь, он прижал свои ладони к ее шелковистой груди и наклонил голову, чтобы поцеловать мягкую долину углубления между холмами. И лишь в этот момент обнаружил украшение, которое горело таинственным зеленым светом. Ив замер, рассматривая широкий перстень, украшенный огромным шлифованным изумрудом и предназначавшийся, без всяких сомнений, для мужской руки. Он в изумлении наморщил лоб: видимо, носимый на груди перстень имел какое-то особенное значение.
— Что это? — тихо спросил он.
— На память… — механически ответила Флёр, которой вовсе не хотелось возвращаться к реальности.
— Подарок на память с изображением розы и герба династии Анжу? Как этот перстень оказался у вас?
Флёр была сейчас не в силах пускаться в какие-либо подробные объяснения. В этот момент она не могла даже думать о своей любимой бабушке.
— Подарок… моей бабушки, — выдохнула Флёр шепотом, надеясь, что он этим и удовольствуется.
Но она ошиблась. Все еще углубленный в свои мысли, граф продолжал рассматривать украшение.
— Если это тот самый перстень, о котором я думаю, малышка моя, то ты носишь на груди предмет редкой ценности. Говорили, что он утерян. Это — нечто особенное. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что драгоценность такого рода была предложена столь богатому человеку, как ваш отец. Но почему носите его именно вы? Ведь этот перстень предназначен для мужской руки!
— Я уже сказала: это подарок! Я счастлива, что он не остался в узле вместе с другими украшениями. Мне было бы очень больно потерять именно его…
Ее супруг чуть потянул цепочку и положил перстень у ее плеча на плащ, так что по шее проходила теперь только филигранная дорожка из тонких золотых звеньев, теряясь в потоке распущенных волос.
— Больше никто не будет причинять вам боли, и меньше всех я, — прошептал он и покрыл горячими поцелуями ее кожу, а дойдя до ждущего ласки, напрягшегося соска ее груди, стал его сосать, массируя другой кончиками пальцев и вызывая этим эротический всплеск во всем ее существе.
Неудержимый, все сметающий на своем пути прилив сладострастия, вызванный его ласками, прекратил все дальнейшие разговоры. Флёр и так всегда совершенно терялась от его прикосновений, а теперь сознание того, что он ее любит столь же страстно, как и она его, подняло в ней целую бурю желаний и сладострастия. Она не ощущала ни цепенящего холода каменных стен, ни жуткой тишины тюрьмы, изолировавшей ее от всякого соприкосновения с внешним миром.
Реальностью же были только сильные мускулистые плечи, которые возвышались над ней, жилистое тело, сливавшееся с ней и с ней же устремлявшееся в такие просторы страсти, о существовании которых она раньше не подозревала. Флёр дарила себя ему безоглядно, с отчаянной беспредельностью, вызванной в глубине ее сознания одной-единственной ужасающей мыслью: неужели же эта ночь будет самой последней, дарованной им судьбой? Если это так, то она не истратит ни единого мига на сон или на какие-то размышления. Она растворится в объятиях любимого и умрет на самой вершине их любви. Флёр хотела отдаться ему каждой клеточкой своего существа, каждой каплей крови, каждым вздохом, пока еще может ощущать и касаться его тела.