— А, вы уже встали! Очень хорошо. Вот ваша одежда. К вам пришли, мадам!
Флёр так погрузилась в свои мысли, что не слышала, как в келью вошла почтенная монахиня, которая теперь одарила ее мягкой улыбкой и положила узелок с одеждой на табурет в ногах большой кровати. Флёр узнала свои собственные сапожки, но белье было новым. Тут же лежал и ее костюм наездницы. Ей показалось, что она в последний раз надевала его совсем в другой жизни.
Монахиня застыла на месте, перебирая пальцами простенькие шарики деревянных четок.
— Если хотите, я помогу вам одеться, — предложила она.
— Не надо, спасибо! — Флёр взяла принесенные вещи и провела рукой по бархату своего вычищенного и приведенного в порядок костюма для верховой езды. Вынужденное безделье последних дней привело молодую женщину в состояние меланхолии и отрешенности, которое чередовалось с глубоким отчаянием. Чем дольше продолжалось ее заточение, тем безнадежнее представлялось ей желание оказать какую-либо помощь супругу.
— Вы говорите, ко мне пришли? — пробормотала она. — Разве не одна только королева знает, где я нахожусь? Может быть, явился ее посланец?
— Удостоверьтесь сами, — посоветовала монахиня, владеющая в совершенстве искусством оставлять без ответа даже самые настойчивые вопросы. — Но поторопитесь, не заставляйте гостя долго ожидать вас!
Обрадованная возможностью покинуть жалкую келью, Флёр с лихорадочной поспешностью нацепила на себя одежду. Поскольку монахиня не захватила с собой ни щетки, ни заколок, Флёр не знала, как привести в порядок свои буйные волосы. Значит, кем бы ни был этот посетитель, который высвобождал ее из этой тягостной уединенности, придется ему принимать ее такой, какая она есть.
Между тем, у двери она помедлила, невольно робея перед тем, что ее ожидает. Правая рука непроизвольно сжалась в кулак. Флёр надела на безымянный палец перстень с изумрудом, подаренный бабушкой. И хотя он сидел слишком свободно, его вес вселял в нее какую-то уверенность.
А уверенность была ей крайне необходима. Флёр узнала окутанную роскошной венецианской парчой и бесчисленными нитками жемчуга фигуру, восседавшую на табурете в гостевой комнате обители и сверлившую Флёр холодным взглядом.
— Ваше Величество!
От испуга Флёр еле удержалась на ногах, и церемониальный книксен получился более глубоким и долгим, чем требовал этикет. Опустив глаза вниз, она оставалась в положении поклона, пока не услышала голос Катарины Медичи:
— Графиня Шартьер! Не могу сказать, чтобы я была рада вас видеть. Кажется, ваша особенность состоит в том, что вы непрерывно попадаете в досаднейшие переделки. Вам удалось вновь рассердить короля. Таково и было ваше намерение?