Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко) (Черникова) - страница 10

Лили, с пустыми картонными стаканчиками из-под попкорна и кока-колы в руках, выжидательно глядела на нее снизу вверх. Маленький Эдди, подпрыгивая в проходе с зажатым между колен журналом, увлеченно изображал полет на метле. Йоко растерянно озиралась, медленно приходя в себя.

— А… как же?.. — она запнулась, недоговорив. Как же что? Закончился фильм? Она глубоко вдохнула спертый воздух кинозала, размяла затекшие мышцы, невесело улыбнулась.

— Кафе?.. Отличная мысль!

Куда угодно, только не домой, в остановившуюся тишину просторной манхеттэнской квартиры, не в эту светлую днем, а вечерам напоминающую стеклянный саркофаг, пустоту… Наверное, поэтому она так часто ночует в своей студии. Что ж, в кафе так в кафе! Она не увидела, чем закончилась на экране красивая любовь черноволосого мальчика и юной азиатки. Но она одна знает, как все было на самом деле, с самого начала до последней секунды.

Джон понял, что писем больше не будет, еще не надорвав долгожданный конверт. Просто натянутая внутри струна, напряженно звеневшая в груди последние дни, вдруг, жалобно взвизгнув, лопнула, и наступила тишина, принеся с собой пустоту и — странное, беспричинное облегчение. К этой тишине он не был готов, она пугала и не давала никакой надежды. Но еще меньше он был готов к тому, что ожидало его внутри конверта. Это была карта Лондона, какие продавались в любом газетном киоске или книжном магазине. Жирный красный крестик на пересечении Эбби Роад и Тауэр Бридж Стрит и одно-единственное слово сразу бросились в глаза. Эбби Роад, 16. Завтра.

Он знал этот адрес.

Голос жены заставил его воровато обернуться на пороге, когда он уже собирался выйти из дома. Синтия стояла на середине лестницы, ведущей на второй этаж, тепло глядела доверчивыми глазами, теребя белую крашеную прядь, выбившуюся из прически.

— Уходишь?..

— Да… — Он смешался. — Мне нужно… в студию…

— Так поздно? — Ни тени подозрения, упрека, только свет, свет, свет голубого взгляда ожег выражением безмятежного счастливого неведения. Милая, милая, добрая, глупая… Чужая.

Куда ты, куда ты, куда ты, Джон?.. Он вдруг покачнулся под тяжестью неосознанной и еще беспричинной вины, накатившей густой вязкой волной, свинцом залившей его до самого горла. И малодушно поддался порыву — напасть, уколоть, обидеть первым, только чтобы не остаться наедине с собственными мыслями, чтобы не признать еще внутреннюю, но уже совершенную измену.

— Тебя это не касается.

И, не глядя в блеснувшие болью глаза, вышел во влажный шумливый вечер. Непрошеные воспоминания многоголосой стаей летели ему вслед.