Это я прочитал в одном из старых растрепанных фолиантов, которые капитан Бреннан столь любезно позволяет мне находить в своей каюте…
Мне вспоминается любимая книжка детства, из которой я черпал неприятные вопросы для опекуна и для старого зануды Карамотля – та, с птицей на обложке. Только теперь я понял, что это было не просто рисованное пернатое, а карта Кесаврии. «Птица Фаска».
Все тот же океан без единого признака суши. После устрашающего Столпа Мелькуинна и холодной смерти в эльмовой горе эта бесконечная вода убаюкивает. Ровно дует ветер, корабли идут строго по заданному курсу, и никаких признаков беды, непогоды или долгожданного врага.
Сегодня ночью я вышел на палубу «Кубка бурь». Ночью море, казалось бы, немое днем и не выпускающее из своих глубин ничего, кроме плеска волн о борт, полно загадочных звуков. Красок. Отсветов. Не раз и не два я видел прямо под нами в океанской толще огромные светящиеся поля, уходящие в глубину. Не раз я видел, как черная лаковая поверхность моря близ нас начинала кипеть и пузыриться, и из воды вылетали какие-то тускло мерцающие существа.
Море издает глубокие протяжные вздохи, когда под килем «Кубка бурь» начинают скользить светящиеся струи какого-то призрачного огня. Они перетекают, приобретая контуры причудливых гигантских тварей, они меняются, приобретая самые невероятные очертания и конфигурации. Не единожды мне казалось, что палуба резко и ощутимо вздрагивала под моими ногами, словно там, внизу, добрый морской демон дружелюбно втыкался в днище судна своей жабьей мордой.
Прямо по ходу следования раздувает, словно ветром, какую-то огромную, неописуемо великолепную звезду. Она плывет и пылает. Завороженно смотрю на нее полночи. Сейчас она кажется далекой и недосягаемой, но кто поручится за то, что мне не откроются новые горизонты знания? И то, что казалось невозможным, тушкой подбитой птицы упадет к ногам?
Сейчас нет ничего невозможного.
За бортом взвиваются гребни светящейся зеленоватой пены. У этого ночного моря такой же наглый маслянистый блеск, как у глаз портовой шлюхи. Этот блеск катился по волнам и сотни и тысячи лет тому назад. Бездны времени тому назад он лез в глаза Великих шутников, Отцов Катастрофы… И черная бездна подо мной, и изрытое бессонное небо надо мной – все они помнят дыхание и кровь Ушедших.
Ветер свеж и благоуханен, а у меня разваливается голова. Нельзя каждый день узнавать столько нового. Я перестаю помнить себя прежнего. Я ловлю себя на том, что первоначальные причины моего броска за моря, за Столпы, к черному сердцу Омута обессмысливаются. Аннабель, любовь? Старина Армин, мщение? Их лица истираются из памяти. Уходят, как пена прибоя.