Незримая гора зерна росла и росла, а он ждал. Ничего.
Только шорох зерна.
Алферову сделалось душно, будто он и впрямь дышал густой хлебной пылью, забивающей нос и рот, закупоривающей легкие.
Ничего.
На часах двадцать три ровно. Ничего.
В наушниках шум, писк чужой морзянки. Последние минуты иссякали, как вода, вылитая на сухой песок.Последняя капля. Темный след сырости. Точка. Все.
Ровно в 23.00 радист выключил приемник, виновато покосился на Алферова и стал записывать в журнал, что «Р-35» 12 сентября на связь не вышла.
Подобных записей с мая накопилось слишком много. Наверное, даже радист понимал: с «Р-35» неблагополучно.
Алферов вышел в коридор, долго курил, бросая окурки в зеленую уличную урну, поставленную в углу коридор ра. потом вернулся в зал: в 22.30 начинался сеанс с «76». На этот раз связь была точно в установленное время. Повеселевший радист торопливо записывал длинные колонки цифр, передаваемых неизвестным корреспондентом.
Алферов напряженно глядел на быстрый карандаш не возникнут ли на бумаге в самом конце передачи три страшные семерки — сигнал опасности и провала. Но семерки не появились.
Вместо них, как всегда, возникла привычная комбинация цифр, означавшая для Алферова псевдоним корреспондента: «Гела».
Алферов оглядел зал. Еще несколько радистов вели прием, а другие либо продолжали передачи, либо готовились к ним.
Результаты их работы станут известны только утром. А до утра придется терпеть. Ничего не поделаешь, придется терпеть.
Алферов поднялся со стула.
— Спасибо, сержант, — сказал он радисту.
Выбравшись на горьковское шоссе, шофер попытался обогнать колонну грузовиков, но навстречу, мигая синими подфарниками, шла другая колонна, и «эмке» пришлось притереться к обочине, ехать в общем потоке.
Опустив боковое стекло, выставив наружу локоть, Алферов рассеянно наблюдал за рубиновыми вспышками стоп-сигнала передней машины.
Алферов не спешил, лишние полчаса ничего не меняли, но медленный ход машины вызвал досаду. Автомобиль и медлительность — это было алогично, а Алферова возмущало все алогичное, все противоречащее здравому смыслу, не отвечающее своему назначению.
— Трудно тебе, брат, на свете жить! — говаривал майор Васильев. — Не умеешь ты принимать вещи, какими они есть. Трудно!..
Шофер поерзал на сиденье, выглянул из машины.
— Чистая пробка! — сказал он. — Хорошо, не сорок первый, а то немец сейчас дал бы прикурить!
— Да, да, — рассеянно ответил Алферов. — Ничего...
Он испытывал такое же чувство тревоги, досады и недоумения, какое пережил, когда «Р-35» впервые не вышла на связь с Центром.