— Сдали нас, — ответил Богдан. — И жеребчика твоего угнали.
Известие о жеребце Серегу сильно расстроило. Он схватил бутылку самогона и пошел прочь из дому. Вскоре Машкины крики превратились в звериный вой.
Богдан спокойно оделся при свете «летучей мыши», взял наган и пошел к бане.
Хозяева колотили в дверь.
— Неблагодарная ты тварь, Дормидонт, — сказал Богдан, разбив окошко. — Потерпел бы еще немного — мы бы сами ушли. Но шибко ты, видать, гордый. Ну и гори со своей гордостью синим пламенем.
С этими словами он разбил керосинку о стену бани. Огонь вспыхнул, на мгновение как будто погас, но тут же очнулся и вгрызся в сухую древесину.
— Держи, — Богдан бросил наган в окошко. — Я не зверь, не хотите мучиться — не мучайтесь.
Проклятий и просьб о пощаде он слушать не стал. Наслушался, хватит.
В хлеву уже все закончилось. Машка валялась в куче навоза с вилами в брюхе. Головорезы седлали лошадей. Двух — на троих. Два коня на троих бандитов никак не делились.
Богдан не выбирал и сразу пристрелил Алпамыса.
— Ты чего? — испугался Серега и схватился за револьвер.
— Тут всего два коня. Как ты думал ехать, на корове, что ли?
Серега испуганно смотрел на труп Алпамыса, который только что был жив и полон желаний.
— Или я ошибся и нужно было тебя шмалять? — уточнил Богдан.
На лице Сереги отразилась мучительная работа мысли, после чего он согласился, что своя рубашка ближе к телу.
Раздался первый выстрел. Второй. Марфа заголосила пуще прежнего, но третий выстрел оборвал и ее крик. Богдан кивнул — он не сомневался, что Дормидонт не захочет мучить семью.
Четвертый выстрел. Все, дело сделано.
— Берем только деньги, — сказал Богдан Сереге.
Через пять минут они уже мчались по следам угнанного коня.
Погоня
Судя по следам, наездник был неопытный.
Конечно, Богдан и сам не родился в седле, в отличие от новопреставленного Алпамыски, однако за те полгода, что пришлось разбойничать, кое-че- му научился. Неизвестный же вор точно никогда не ездил верхом. Хотя, откуда он взялся, Богдан уже понял: кто-то из казачьего отряда.
Казак, который не умеет ездить верхом, — это какая-то ерунда, но еще большей ерундой было, что он скачет в сторону красных. Пытается нагнать своих? Вот так, по большой дороге? Что-то не сходилось. Скорее всего, казачок был предателем или вообще никогда казачком не был. По следу видно — конь то плетется, то вскачь пускается и вряд ли он успел за ночь преодолеть даже полпути. Вот — видно, что жеребец едва копытами перебирает; тут вообще стоял, видимо, ездок заснул.
Мысль о том, что из-за увальня, который болтается в седле, как мешок с навозом, пришлось убить несколько человек, злила неимоверно. Прежде чем убить этого жалкого воришку, Богдан непременно расскажет ему, чем обернулось похищение коня для Машки и для остальных. Чем светлее становилось, тем больше Богдан верил, что должен отомстить за смерть пяти безвинных душ.