Она принесла самсу, каймак, жареное мясо, халву, прекрасную тонкую пшеничную лепешку из самой лучшей на свете муки, — и… свои руки. Али не отрывал от них глаз. Руки остановились и сильно сжали его голову.
— Перед смертью, когда выведут тебя, посмотри на меня, сынок, — тихо сказала мать. — Ты забудешь, я знаю… Но я открою лицо. Сниму паранджу.
— Вас растерзают, мама.
— Ты только посмотри, В последний раз…
Ал И поцеловал матери руку.
Когда она ушла, он открыл «Книгу исцеления» (души) Ибн Сины, третий ее том. Читать не мог, просто сидел и смотрел на слова и строчки… Ибн Сина же их написал!
— Все! — сказал Беруни, входя пьяным и Махмуду. — Ибн Сина в недосягаемости человеческих рук!
— Умер?
— Это мы все умерли. Вот! — и вынул из-за пазухи один из томов «Книги исцеления». — Ибн Сина — сын вечности.
— Можешь ты ему письмо написать? — вкрадчиво спросил Махмуд, — И тебе было бы не так одиноко. Думаешь, я не читаю твоих трактатов? В одном ты написал «я сетую на то, что потерял людское уважение к себе, надеюсь возобновить его в Газне». Это ты о чем?
— О том, что не убежал от тебя вместе с Ибн Синой. Многие ученые изменили ко мне отношение с тех пор. Внешне нет, но… И Масихи, наверное, поэтому оставил меня — ведь я согласился ехать к тебе. Нет. Не поэтому! Я понимаю. Но иногда мне кажется — поэтому.
— «Я был страшно одинок в мое время», — написал ты в другом трактате. — На глаза Махмуда навернулись слезы. — Ведь это ты и обо мне написал. Отправь Ибн Сине письмо. Он в Исфахане. Позови его своей дружбой. Я озолочу вас!
В северной Индии к VII веку сложился новый народ — раджпуты: коренное население, смешанное с пришлыми европеоидными — саками, юечжами и эфталитами. Раджпуты сокрушили деспотию Гупта, создали целую систему княжеств — взрывные точки энергии. В бой о Махмудом кидались, как львы, но по одному. «Лучше погибнуть от Махмуда, говорили они, чем объединиться о соседом!»[206].
К ночи добрались до Мультана. Семнадцатый раз входит Махмуд в Индию.
— Заслоните от меня город завесой огня, — сказал он воинам, — заглушите стоны криками, чтобы не травили они мое жалостливое сердце! — и пошел в шатер с Айазом.
Три дня горел город. Солдаты были довольны. Награбили с излишков пришлось даже закапывать сокровища в горах.
Али видит это. Он столько узнал от Муса-ходжи о всех участниках великой ибнсиновское драмы, что задумается только — И прозревает всех изнутри. Это больно: ведь открывается мука чужой души, а в своей и так полно боли…
Махмуд спал, повесив в середине шатра меч, вдруг в ужасе вскочил ему приснилось, что с кончика меча капает кровь, и он тонет в этой крови.