Когда я вернулся к своему столику, ребята допивали кофе.
- Ну ты даешь! - встретил меня Таганцев. - Как же ты такую девушку приманил?
Мы расплатились и прошли к выходу, на улице попрощались, ребята повернули налево, а я - направо.
Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да впереди, на ярко освещенной площадке перед памятником, сидела одинокая девушка. Это оказалась Марочникова.
- Почему вы не идете домой?
- Да так как-то... Засиделась, задумалась... - В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что карандашные контуры ее глаз чуть-чуть расплылись. Плакала?
- О чем же, если не секрет?
- О жизни. У каждого своя жизнь, и каждый сам ее устраивает. Так ведь считается? - В голосе чувствовалась горечь.
Точно, плакала.
- Считается-то так, но бывает и по-другому. И вообще, пустынный сквер в вечернее время не лучшее место для подобных размышлений.
- Сейчас пойду. - Она встала и, зябко поежившись, обхватила плечи руками. - Вы не можете меня проводить?
- Увы, нет. Танца вполне достаточно.
- Достаточно? Для чего?
- Для выговора.
- Но почему? - Марочникова снова опустилась на скамейку. - Что в этом плохого?
- Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.
- Вот оно как... А посидеть со мной вы можете?
Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.
Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.
Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине - вполне.
- Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже... С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно...
- Да, я исповедник в силу профессии, - попытался я перевести разговор в шутку. - Только вот грехов не отпускаю.
- Жалко... Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?
- Как говорится, искупать вину.
- Искупать... Как она там?
- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?
- Скажите, я вам нравлюсь?
- Гм... Ну...
- Я неточно выразилась, - поправилась она. - Я вообще могу кому-нибудь нравиться?