– Миленько, – пробормотал Манцевич.
– А был еще случай, – воодушевлялся писатель, – я даже использовал эту историю в одной из своих работ. Невеста с женихом накануне свадьбы крепко полаялись. Девушка была эмоциональная, вспыльчивая, выхватила из серванта пивную кружку, треснула любимого по макушке и убежала на кухню. Макушка оказалась слабой, череп треснул, жених скончался, не приходя в сознание. Полночи она его трясла, умоляла проснуться, кричала, что все простит, потом сообразила, что женихов на свете много, а жизнь одна, позвонила маме, рассказала свою печальную историю, поинтересовалась, есть ли у мамы дельные мысли? Как она относится к такой теме – избавиться совместными усилиями от тела и состряпать дочери алиби? Мама пришла, посмотрела на это безобразие… и сдала дочь правоохранительным органам. Правильно, охота была связываться с этой тупой истеричкой. Себе дороже. У мамы была полноценная жизнь, новый муж с большими деньгами…
– То есть вы допускаете мысль, что в убийстве могут быть замешаны Лаврушины и Ксения? – перебил Турецкий.
– Да боже упаси, – испугался Феликс. – Аномалии случаются, но это не тот случай. Ксюша – девушка с головой, а не только с прической. С родителями Николай никогда не ссорился – он любил мать, а мать безумно любила его. Как не любить такого одаренного, практически без изъянов паренька? Она гордилась им…
– А Иван Максимович – рохля, – усмехнулся Турецкий.
– Вы не понимаете, – поморщился Феликс. – Они вчера приехали на моих глазах. Николай шутил с Ольгой Андреевной и приемным отцом. Я видел, как они разговаривали. Случись натянутость, я бы ее почувствовал. А то, что они повздорили о чем-то с Ксюшей – то дело молодое. Полагаю, на данный момент у вас с женой также не полная идиллия, нет? – Феликс по-приятельски подмигнул.
Турецкий проглотил уже слетающую с языка реплику.
– Хорошо, – сменил он тему. – Мы с вами хорошо продвинулись, господа. Итак, что мы имеем? Лаврушины и Ксения к злодеянию не причастны. Так?
– Так, – подумав, признал Феликс.
– Присутствующие в этой каюте – тоже. Верно?
– Уж я-то точно, – засмеялся писатель. – Зачем мне убивать паренька, к которому хорошо относился? Или, если начать издалека, почему я оказался ночью в его каюте? Это нонсенс. Имей я жгучее желание с ним поговорить, я бы сделал это до отхода ко сну.
– Логично, – пробормотал Турецкий. – Какого черта вам к нему переться, не зная, находится ли у него в каюте Ксения?..
– Вот именно, – оживился писатель, – разве что свечку подержать.
– И вы не виноваты, – повернулся Турецкий к Манцевичу. Увы, за четверть часа общения этот тип не сделался ближе и роднее. Находиться рядом с ним было по-прежнему неприятно и дискомфортно.