Лучик

Утончается под весенними лучами солнца слой снега и из‑под него показываются различные растения.

Вытаял лист папоротника. Удивительно зеленый!

А осенью все папоротники казались мне коричнево-желтыми, поникшими.

Еще в лесу царит зима, утопаешь по колена в снегу. Еще апрельский ручей по утрам оказывается под ледяной коркой…

А он уже появился на опушке — первый весенний чудесный цветок подснежник. Яркий и неожиданный среди темной от влаги земли, среди снегов. Раскрыл сочные лепестки. Сама нежность. Сама смелость. Ведь завтра наверняка вновь ударит заутренник…

Но улыбается солнцу и миру голубой огонек. Сколько же силы в этой голубой нежности!

Все черное воспринимается нами обычно как мрачное. Но очень радостно видеть первый раз на тающем весеннем снегу черного грача, почти такого же по цвету скворца, пробующего голос на березовой ветке.

Выросла сосулька под крышей дома. Дни стояли скучные, серые. Такой же невзрачной выглядела и она. Никто на нее внимания не обращал.

Но вот засияло солнце. Заиграла сосулька всеми цветами радуги. Заискрилась от радости. Стала неописуемой красоты. Глаз от нее не оторвать.

Чему радуется? Ведь тает. Может совсем пропасть…

Ну и что, если пропадет! Зато как красиво при солнце жила!

Бежит через снега беззаботный весенний ручей. Откуда бежит и куда? Почему так спешит?

Пошел я вдоль ручья. Ведет он меня через поле. Мимо березовой рощи и соснового бора с островками снега в тени. Петляет по низинке. Весело играет упругими струями.

Присмотрелся к ручью. Стремительно несется вода. Бурно вздымается, силясь вырваться из русла. Кружит водоворотами. Почему я решил, что играет ручей? Что он беззаботен? Наоборот, — он работает. И струи — мускулы его, напряженные до предела.

По сравнению со сверкающим под солнцем снегом неприятно смотрится обнажившаяся пахота. Угольно черная, раскисшая. Не пахота, а грязь, перемешанная с навозом…

Но какой отличный хлеб родит эта «грязь» осенью.

Привычна для весны песня жаворонка. Вроде бы нет в ней ничего необыкновенного.

Но если вы перестали ею восхищаться, то уже не удивит вас и ничто другое.

Что может быть приятного в песне глухаря? В этом примитивном не то пощелкивании, не то постукивании, поскрипывании.

Но когда эту песню слышишь впервые, и знаешь, что вряд ли удастся услышать ее еще раз, она становится очень приятной для слуха и дорогой для сердца.