— Что, так и будем в молчанку играть? — осведомился я. — У меня свободного времени, конечно, много. Можно погостить и до рассвета. Вот только терпения не хватает. Нервный я что-то становлюсь к старости. Так что все это значит?
— Сам догадывайся, раз такой шустрый и смелый, — наконец-то подал голос хозяин. — Я тебе помогать не собираюсь.
— А если я заставлю?
— Кишка тонка, — бывший мент гордо поднял кустистые брови. — И куда ты потом денешься? Тебя обложили со всех сторон и рано или поздно выловят и прижмут к теплой стенке.
— Или поставят к ней? — заинтересованно вырвалось у меня. — Страшно, аж жуть берет…
— Слишком велика честь, — он усмехнулся криво и недобро. — Шлепнут где-нибудь в лесочке и закопают под елочкой. Лет через триста археологи, может быть, и найдут твой скелет. А может, и нет. Думаешь, по тебе кто-то плакать станет?
— Да вроде бы есть кому. — Сразу же вспомнились Оксанка, Вадик Сысоев, Володька Богатов.
— И малолетку твою рядышком уложат, чтобы вам и на том свете не скучно было. Только вначале заберут у вас дискету. А то всех, кто с ней соприкасался, заждались в преисподней. Да и не так уж много вас осталось.
— Это все, что ты мне можешь сказать?
— Все, — он встрепенулся. — А ты ещё на что-то надеешься? Я бы на твоем месте отдал дискету и пустил себе пулю в лоб, чтобы долго не мучили.
— Спасибо за предложение, конечно, — вежливо отказался я от заманчивой перспективы, — но у меня совершенно другие планы на жизнь.
— Уж не убить ли меня хочешь? — Он даже позволил себе улыбнуться. — Так за мой труп с тебя ещё три лишние шкуры сдерут и только потом отправят на скотобойню.
Я подумал чуток, почесав пистолетом около уха. А затем решительно приставил ствол к виску щуплого, продолжая придерживать за шкирку. Тот стоял ни жив, ни мертв.
— Это вряд ли. Меня здесь и не было отродясь. Просто вы что-то не поделили между собой, и этот щенок пристрелил тебя в запальчивости. А потом, поняв, что натворил, покончил жизнь самоубийством.
И спокойно нажал на курок. Глохнул выстрел, и голова щуплого обиженно дернулась в сторону. А затем он медленно, словно плохой актер, свалился к моим ногам, издав глухой шлепок. Я перевел мушку на хозяина дачи.
— И теперь тебе нечего сказать?
Он даже не шелохнулся. Только глаза превратились в узкие щелочки и полыхнули в мою сторону неприкрытой злобой и ненавистью.
— Ты не посмеешь…
— Вот тут ты ошибаешься. — Я нажал на курок и продолжал смотреть на него, не мигая.
Пули принялись клевать его широкую грудь, набросившись как стервятники на падаль. Из рваных ран хлестко забила кровь, обильно поливая белую майку, которая моментально окрасилась в красный цвет. Гильзы, как при замедленной съемке, сыпались на пол, разлетаясь в разные стороны. Внезапно повисла тишина. Он так и остался сидеть на диване, только свесил безжизненно голову на окровавленную грудь.