— Не очень, но жжет всю руку, и голова кружится, — ответила она и попыталась приподняться. — Нам уходить надо?
— Тихо, тихо. Лежи пока. Уйти успеем. Сперва давай посмотрим, что за беда с тобой приключилась.
Рядом засопел Николай, нагруженный оружием и рюкзаками с патронами, словно караванный верблюд. Сбросив с себя амуницию, он подошел вплотную и, опустившись на колени, угрюмо поинтересовался:
— Как она? Что-то серьезное?
— Надеюсь, что нет, — ответил я. — Сейчас выясним. — И, уже обращаясь к девчонке, ласково сказал: — Давай-ка, Ксюшенька, снимем куртку.
Приподняв ее, усадил поудобнее. Николай помог осторожно стащить джинсуху. Вся рука по локоть оказалась в крови, но сама рана никакой опасности не представляла. Пуля лишь вскользь задела девчонку, правда, содрав внушительный лоскуток кожи на внешней стороне руки повыше локтя.
— Надо бы перевязать, — растерянно пробормотал я, оглядываясь вокруг. — Бисова страна! Даже подорожника не видать.
И никаких бинтов и чистых тряпок, естественно, у нас не оказалось. Наша с Николаем одежда не в счет. Слишком груба, да и замызгана до страсти.
Новиков, тоже реально оценив ситуацию, предложил единственный приемлемый выход, который и у меня вертелся на уме:
— Игорь, остается только её майка. Она хоть и не первой свежести, зато из хлопка, не синтетическая. Сейчас мы ничего лучшего не найдем.
— Ты прав, напарник. — И, уже обращаясь к Оксанке, улыбнулся. — Ладно уж, оголяйся, здесь все свои.
На бледном лице у неё проступил едва заметный румянец. Мы помогли ей стащить майку, а затем я располосовал её на лоскутки. Отмыв руку от крови, так чтобы вода не попала в рану, я наложил тугую повязку и полюбовался на дело рук своих. Оставшись доволен проведенной работой, одобрительно крякнул, приглаживая усы:
— Третий сорт — не брак, и для сельской местности сгодится. К свадьбе заживет, и следа не останется.
Затем заставил Оксанку надеть мою рубаху, пропахшую потом и порохом. И хотя она была ей велика и пузырилась во все стороны, все же в ней было теплее. А для девчонки, потерявшей кровь, сейчас это было немаловажно. Поверх нее опять одели джинсовую куртку.
— Идти сможешь? — поинтересовался я у Оксанки. — Только честно, без ложного геройства. Медаль за это все равно не дадут, а вот по шее от меня схлопотать за издевательство над собой вполне сможешь.
От её ответа зависело многое.
— Если ты перестанешь хамить больному человеку и будешь рядом, тогда смогу, — решительно произнесла она, вглядываясь в меня темно-серыми глазами из-под полуопущенных ресниц.
— Да куда ж мне деться с подводной лодки?! — удивился я и, вскинув за спину рюкзак, обнял её за тонкую талию. — Мы с тобой уже с первой встречи одной веревочкой повязаны. Но она преступная, и ты никому о ней не говори.