В кухне был только черствый хлеб. В холодильнике нашлись яйца, масло, пакет молока и немного сыру. Пачка молотого кофе стояла в буфете, но к нему не было никаких специй, ни корицы, ни гвоздики. Впрочем, у холостяков никогда не бывает ничего подобного.
Правда, были еще бананы и апельсины. Бананы Элизабет нарезала для тостов, а из апельсинов выжала сок. Затем поджарила хлеб в тостере и сварила кофе. Хорошо еще, что отыскались арахисовое масло и джем, хотя дома Элизабет всегда ела тосты только со сладким сиропом. Накрыв на стол, она пошла, будить Алека.
Он лежал на кровати, укрывшись с головой. Элизабет решительно стянула с него одеяло — время играть в прятки прошло — и поцеловала его сзади в шею.
Алек тихонько замурлыкал во сне. Она пощекотала ему бок.
— Просыпайся, соня. Пора вставать.
— Что ты здесь делаешь посреди ночи? — Алек открыл один глаз.
— Уже давно утро.
— Правда? — Он зевнул и сел в постели, щурясь на солнечный свет. — А ведь точно. Иди сюда. — Алек потянулся к Элизабет и привлек ее к себе. — Скажи мне, что это не сон. Что ты действительно здесь.
— Я здесь.
Алек обнял ее одной рукой, а другой попытался развязать узел у нее на рубашке.
— Ну, ты и навертела, пальцы сломаешь…
— Я приготовила завтрак. Свежий сок, кофе и горячие тосты. Все остынет.
— Ничего, разогреем.
Элизабет смутилась и отвела взгляд. Она еще не научилась чувствовать себя с ним свободно. Оказывается, когда ты добиваешься, чего хочешь, к этому еще надо привыкнуть.
К тому же Элизабет еще не знала, чего хочет сам Алек. Нет, она догадывалась, конечно, что ему нужно в данный момент. Того же самого, чего и ей, — слиться с ним в предельном единении тел и раствориться в пронзительном наслаждении.
Он взял ее за подбородок и развернул лицом к себе.
— Ты ведь не жалеешь о прошлой ночи? Я не вынесу, если ты скажешь, что жалеешь.
— Нет. Я ни о чем не жалею. Эта ночь была…
— Сейчас я тебе напомню, какая эта ночь была. — Алек наконец-то справился с узлом и снял с Элизабет рубашку. — Тебе не надо меня стесняться. — Он провел ладонью по ее груди. — Ночь закончилось, настало утро, но ничто не изменилось. Ты необыкновенно красивая! — Его голос был исполнен такого благоговейного трепета, что смущение Элизабет развеялось как дым. — Ты по-прежнему хочешь меня, правда, Бет?
— Да, очень.
Он склонился к ее губам. Он целовал ее так долго и так сладостно, что у Элизабет закружилась голова. Оторвавшись от ее губ, он приподнялся и стал расстегивать молнию у нее на джинсах. При этом он тихонечко рассмеялся.
— Что такое? — спросила Элизабет.