А ногу ему отрезали выше колена. Ромка говорил «по самую жопу». Мать, конечно, плакала, когда он из госпиталя приехал, а отец напился. Но он и так бы напился, мать писала в письмах: отец попивает, что на уличном жаргоне означало «почти не просыхает», обычное дело на Поселке.
Дали Ромке воинскую пенсию, автомобиль «ЗАЗ-968М», прикрепили к госпиталю. Он устроился на работу электриком в Управление дороги. А что, можно жить, деньги есть, девки стороной не обходят — герой войны, на улице мужики с уважением здороваются, приглашают выпить. Когда примет приглашение, а когда сошлется на дела — откажется с извинением, культурно ведет себя, за каждой рюмкой не бежит. Да и матери спокойней. Ромка выглядел обычно, разве что ходил теперь с палкой, вроде не сильно переживал, а там кто его знает, чужая душа — потемки.
Жениться не спешил, успею еще, говорил. Ордена-медали матери отдал, та их в салфетку завернула и в коробку со своей фатой в шкаф спрятала. И он будто забыл о них, никогда не надевал, ни в день пограничника, никогда. И играть на баяне перестал. До армии мы все на гитарах пели или так, просто в круг соберемся и поем, а Ромка кругом с баяном таскался, такое на нем вытворял, только держись. Он вообще музыкальный был, чуть не на всем пробовал играть, и выходило у него, но баян больше всего любил, ухаживал за ним, берег, сам чинил, если что. А из госпиталя вернулся — перестал играть совсем, в сарай отнес, постепенно хламом всяким закидал, забыл о нем. Мы не спрашивали, ну не играется человеку, да и без того он инвалид теперь, переживает или нет.
Как-то был праздник, выпили, как без этого, наши все курили на улице, Ромку кто-то спросил: Ромыч, а что ж без баяна? Все затихли, неудобно так, в лоб-то, а Ромка легко так ответил: да ну его, баловство, но смотрел в сторону. И я понял — ушла из него музыка, но отчего, я не понял. Он-то нормальный вернулся, других и не так война «за речкой» скривила, хоть Димку, хоть Серого.
А потом я женился, переехал, работу сменил, мастером работал, потом начальником участка стал в СМУ, лет, может, восемь-десять не встречал его, а то и еще больше. Слышал краем, что он женился на женщине с его работы, операторше, что ли, или кто ее знает. Слышал, что сын у них.
А потом случилось мне на поселковую свадьбу попасть, не помню уж, то ли кто-то из наших женился на поселковой или из наших девчонок кто-то за поселкового выходил, неважно. Ромка там был. В усах и с баяном. В орденах. И сын его рядом был, тоже с баяном. Ромка сам черный как цыган, а сын у него вышел белобрысый, в Ромкину мать, шейка тоненькая, как у девчонки. И наяривали они на двух баянах, что тебе оркестр Олега Лундстрема, даже лучше. Я не танцую так-то, а тут запритопывал, заприщелкивал пальцами, так мне Ромкина игра всегда нравилась.