Приехав в Чуйки, Славка обнял бабку, поцеловал мать, порассказал сестрам страшных историй про ужасные уральские морозы (моргнешь, а глаз и не открыть обратно), огромных уральских медведей (одна лапа здесь, а другая во-о-он там, где дверь) и татар с саблями и на лихих вороных конях (как наедут, как засвистят, прямо ураган). Сестры то ахали, то хихикали в кулачки. Знали, что байки, Миросеть работала исправно, но и слушать было забавно, ведь это их брат такой лихой вояка, вернулся почти из самой Сибири. Славка сходил в школу повидаться с учителями и уехал в Воронеж восстанавливаться в институте и подавать прошение в сословный суд, коего заседание назначили ему на август.
Заседание прошло как по маслу. В сущности, суда никакого и не было, Славке даже не пришлось открыть рот, отвечая на вопросы, которые судья мог бы задать. Защитник зачитал прошение, Славкину биографию, показал бумаги от старосты Чуйков, выписку из служебной военной характеристики, и судья, дождавшись положенного кивка от свидетелей, знающих Славку лично, зачитал решение, в котором были слова: отныне считать полноправным мещанином с занесением в реестр.
Теперь Славке в Российском государстве были открыты все дороги. Он мог свободно селиться за пределами губернии, занимать любые государственные посты, избираться на общественные должности и свободно отправляться за границу, буде возникнет такое желание. Собственно, в пределах России его и раньше никто насильно не держал, а захоти он поселиться в колониях, даже было б ему оказано всяческое содействие инвентарем, материалами, кредитами и живым рублем, но по традиции считалось, что крестьяне не могут работать и учиться за границей. Как будто за границей кому-нибудь было дело, крестьянин приезжий из России или столбовой дворянин.
Как бы то ни было, новый учебный год Славка начал мещанином. Ему было предложено досдать недостающие предметы за почти год отсутствия экстерном, но Славка не стал, экстернам не присваивалось звания полного инженера, а без полного инженерства военная карьера была б невозможна. Не то что он собирался возвращаться в армию, но мало ли что.
А еще к нему вернулись странные не то сны, не то видения.
И Славка позвонил по полустершемуся телефону и назначил встречу с Горенковым Семеном Денисычем, писателем и историком. Горенков жил недалеко от Новгорода, в Старой Руссе, городе небольшом, но древнем, с незапамятных времен имеющем свое отделение Новгородского университета, где Горенков и преподавал.
К моменту встречи Славка изнемогал от своей двойной жизни нешуточно. Та Россия, за пределами его размеренной жизни, с масштабом ее горения, с ее размахом, не давала ему покоя. Великие свершения и ужасные поражения были в той России. Ничего похожего на жизнь в среднеевропейской стране, где он находился наяву. Та Россия была более яркой и подвижной. И полынной горечью отдавалась в Славке неустроенность его родни в той стране, доводящая просто до слез и отчаяния. Он с ума сходил от желания наконец разобраться, где он и что с ним.