Я весь вечер не выпускал их из рук. Наслаждался владением. Рассматривал, как прострочены и заделаны швы и какой узор на задних карманах, отмечал легкую, даже намечающуюся потертость на сгибах, гладил их рукой, ощущая восхитительную надежность и солидность германской работы. И вдыхал их неземной сладости запах.
На следующий день я отправился в них в Военно-морской музей и опять был счастлив.
Трогал свои колени, беспрерывно лазал за чем-то в карманы, чтоб почувствовать изгиб переднего кармана и медность заклепки на стрелке его с боковым швом. Таких дней было еще несколько.
Мне надолго их хватило. Я проходил в них, практически не снимая, еще три года. Не умея и стыдясь объяснять в школе каждой училке, почему я не хожу в школу в костюме, как подобает скромному советскому школьнику и комсомольцу, я почти сразу проявил себя фрондером и вольнодумцем, задавая встречный вопрос: а что, в джинсах запрещено? Дальше все только усугублялось. Я отрастил волосы, невзирая на активное противодействие директора и педсовета, носил верблюжьей шерсти водолазный свитер вместо пиджака, который был, на мой взгляд, несовместим с голубым сиянием моих штанов, начал учиться играть на гитаре и завязал знакомства с рокерами, туристами и КСП-шниками, начал читать самиздат.
И я осмелел в знакомствах с девушками. Они на меня порядком воздействовали, да, те немецкие штаны. На свое первое свидание я шел именно в них, а еще в дынно-желтой вьетнамской рубашке с воротником-стойкой, и в руке у меня тускло светился букет пионов. Бытует сюжет о стеснении юношей с цветами в руках, но я не стеснялся. Мои джинсы придавали мне смелости. Я был крут, шел к своей девушке, и мне нечего было стесняться. Я был горд.
Окончательно я с ними расстался уже после армии, штопаными-перештопаными, во множестве заплаток и разного происхождения пятнах, но все еще любимыми.
Когда я их выбрасывал, конечно, я не бросил их в ведро для мусора, а скорбно нес их к контейнеру, стыдливо завернутые в газету, у меня было чувство, что я хороню друга. Нет, правда, я чуть не плакал, двадцатилетний мужчина, отслуживший срочную.
С того момента получения в руки пластикового пакета с надписью «TEXAS JEANS indigo denim. Made in W-Germany» у меня было много различных переживаний шокового характера, всякого такого, что впервые. Я начал курить, потом попробовал пить портвейн, потом потерял невинность, потом начал играть джаз, потом попал на беседу в гэбуху, поступил в институт… Много было всякого. Но самым, пожалуй, сильным переживанием до попадания в Совармию было завладение вот этим, ничего, в сущности, особенного не представляющим, предметом одежды.