Так вот, какое-то время я учился жить в новых условиях. Ходить, есть и говорить, сам себе напоминая космонавта на чужой планете, где все странное и непривычное, а надо все это начать принимать как норму, потому что корабль разбился, связь потеряна и ничего, о чем только и думалось, уже никогда не будет. Не будет, не будет, никогда не будет, никогда, никогда, никогда…
Затвердил себе, как молитву, что время пройдет, я привыкну, и все вылечится само. Год пройдет — и вылечится, два пройдет, три…
Да нет, правда, все забылось. И взгляд ее, и запах, и как голову держала, все стерлось.
Я к тому, что в телевизоре увидел какого-то мужика, а фамилия его… ее фамилия. Прочитал подпись под «говорящей головой», и все, вот оно, как никуда не уходило. Опять я без голоса, в пустой аудитории Техноложки, перед неземной красоты девушкой в красном платье.
Вот хрен его знает, где у человека спрятаны болевые точки и что на них действует, как кислота на нервы обезглавленной лягушки. Такой термин есть научный — фантомные боли. Вот и у меня они есть, оказывается. Не прошла даром-то ампутация.
Преподаватель начертательной геометрии и черчения, доцент Виталий Ильич Петляков, начинал знакомство со студентами фразой: «Моя фамилия происходит от слова „петля“, но при должном прилежании экзамен не должен вас пугать». Уютный, грушеобразный средних лет человек, неизменно в строгом костюме с неброским галстуком, говоривший с неуловимым дефектом речи, скорей с таким непривычным своеобразием интонирования.
Как многие преподаватели, Петляков малость привирал, но привирал как бы в «нашу» сторону, экзамен у него не пугал никого, даже самых неприлежных. Человеком Петляков был беззлобным, прекрасно видел, что мы скорей всего последнее поколение студентов, всерьез относящихся к разрезам и секущим плоскостям, и уж мы точно последнее поколение студентов, которым умение эти разрезы с помощью тех плоскостей строить понадобится в будущей инженерной практике. Он был святой.
Мы его любили, старались не подводить и старательно пыхтели над ватманами с изображениями прямых и загогулин, с пометками из латинских заглавных и строчных букв со штрихами, двойными штрихами и звездочками, напоминавшими чертежи старинных парусников или мореходные карты своим изяществом и тайною осмысленностью каждой черты.
Не стану врать, что результаты наших бессонных трудов мы приносили всегда вовремя. Пунктуальных студентов тогда еще не изобрели, не знаю, что изменилось в этом смысле в теперешнее время. Некоторые, как вот ваш покорный слуга, приносили эту красоту в последний день последнего окончательного срока, и, как правило, приносили не все, а часть — клялись всем святым принести на экзамен, честно глядя в армянские черные глаза Петлякова. И он, как бы раздумывая некоторое время, верить ли, некоторое же время сосредоточенно мелко водил перьевой ручкой над нужной строкой в зачетке и наконец со вздохом каллиграфически выводил: «Зачтено. Петля». Я ж говорю, он был святой, обманывать Петлякова считалось неприличным, все знали, что он поставит тройку в любом случае.