– А с буксиром как было дело? – Меня удивило то, что в котловане почти не видно людей. Лишь двое наблюдателей маячили на крыше капитанской рубки танкера, осматривая окрестности в бинокли, еще один, видимо, старший на вахте, высунулся в окно, глазел на нас, уперев локти в железный край проема.
– Ты про ледокол «Святослав Норг»?
– Да.
– После катастрофы он четко встал на воду, прям посреди реки плюхнулся, – пояснил Фриц. – Будто не бросало его через пространство. Команда тогда толком понять ничего не успела, застопорили машины, высадились на берег…
– А где все? – не удержавшись, спросил я. – Почему в котловане нет людей?
– На небо глянь, – ответил Жора за Фрица, подрулившего к танкеру – машина уже ехала вдоль борта к длинному трапу, ведущему наверх. – Дежурная бригада сейчас на реке, у остальных фиеста, в погребах сидят, жару пережидают. А другие, – он мотнул головой вбок, – в старом городе, вместе с лесорубами тебя из дерьма вытаскивали.
– Ясно.
Фриц заглушил двигатель, выпрыгнул из машины и стал быстро подниматься по трапу. Мы последовали за ним. Жора недовольно заворчал, чтобы не спешили, а то он не двужильный так по ступенькам скакать с незажившей раной на ноге.
Наверху нас встретил сухопарый седоусый мужичонка в изодранном тельнике, коротких, до колен, штанах, шлепанцах и выгоревшей на солнце панамке с засаленными полями.
– Че воротился, Фриц? – спросил он сердито, недоверчиво косясь на меня и на тяжело дышащего Жору.
На поясе у мужичонки висела древняя кобура из желтой кожи; из-под клапана торчала рукоять револьвера с кольцом, куда карабином был прицеплен ремешок. Он будто невзначай положил руку на нее, двинул пальцем, расстегнув клапан.
– Без нервов, Степаныч. – Фриц широким жестом указал на нас. – Тут все свои. Нам лишь на корму пройти, до спасательных люлек, кое-что снять надо.
– А капитан в курсе? – Степаныч недоверчиво прищурил глаз. – Ты ж, Фриц, опять чего-то загнать решил. А вдруг потом люльки ентые нам самим пригодятся, а?
– Короче, отец, – выступил вперед я. – Спасательные капсулы спасут наши задницы. Твою, мою, всех, кто сейчас на материке.
– Это чего такое, ты почему здесь голос повышаешь? – Мужичонка возмущенно взмахнул рукой, потянул из кобуры револьвер, но Фриц перехватил его за запястье, ловко сунул пару монет в другую ладонь и, притянув к себе, что-то шепнул на ухо.
Отодвинувшись, Степаныч наморщил нос, почесал затылок, беззвучно шевеля губами – на лице отразилась напряженная работа мысли.
– Ты енто, – он покрутил растопыренной пятерней у виска, – енто того, думай, чего говоришь.