Что ж, теперь пора к сторожке, вопросов к сторожу накопилось много…
Сторожа я застал на рабочем месте. Поздоровавшись, я спросил, ведется ли на кладбище какая-нибудь книга учета захоронений, потому что я хотел бы найти место захоронения мужа сестры, но не знаю, где точно он похоронен.
Сторож ответил, что учет этот ведется, но не им, а в жилищной части комендатуры. Это на втором этаже здания. Затем я спросил, как найти какую-нибудь организацию, которая сможет быстро изготовить крест и установить его. Оказалось, на улице Волжской, в пристройке к третьему дому, есть такая контора. Обычно она занимается похоронными услугами для тех, кто не работает на заводе (действующие работники завода погребаются за его счет, это в контрактах прописано), или если человек желает чего-то для себя необычного. Так что контора и кремацию организует, и похороны, и установку памятников. Крест у них может оказаться и готовым.
Что ж, теперь пойду обратно. Живому в царстве мертвых тоже долго пребывать не нужно. Он еще успеет сюда. Сначала в жилищную часть, потом пообедаю, потом в эту контору на Волжскую.
Было очень жарко, так что я уже не только у колонок увлажнял лицо, но и пил. Поэтому пребывание в жилищной части, где толстые стены хранили прохладу, мне очень понравилось. Сидишь, постепенно тебе все лучше и лучше, и даже то, что нужные бумаги ищут в подвале и уже долго, тебя совершенно не беспокоит – пусть ищут подольше… Но в итоге меня ждал сюрприз. Оказалось, что муж сестры в списках похороненных не значился. В списке кремированных – был. Значит, Никифор Ильич либо завещал развеять свой прах над любимым им местом, либо Анастасия увезла урну с собой. А в письмах она ничего об этом не писала.
В благодарность за поиски журнала семилетней давности по пыльным закоулкам я спонсировал отставного унтера, который на этом учете сидел и поисками занимался. Да, знаю, преступление. Но не сделал бы – чувствовал бы себя неудобно. И отставник вечером выпьет пива, смыв архивную пыль с глотки.
Выходить на улицу не хотелось несмотря на голод. Потому я посидел внизу, выпросив у дежурного в вестибюле стул. Сидел и вспоминал разные интересные захоронения и надгробные надписи.
Сначала вспомнил про Балаково. Там, в сухом грунте, многие тела высыхают и не истлевают. Хотя смотреть на них неприятнее, чем на скелеты такого же возраста. С балаковских мумий мысль перескочила на Царицынское западное кладбище, где столько интересных надгробных надписей. Там чаще хоронят своих аборигены, потому на нем соседствуют самые различные способы упокоения. И на надгробиях самые разные языки встречаются. Вот, помню, на вилларском: «Вышел я в поле для посева, но ударила в меня молния, и не увижу я теперь итога дел своих». Проникает. Или надпись, сочиненная матерью (этого языка я не знал, мне перевели): «Всем был хорош мой сын, и все мне завидовали. Даже Смерти стало завидно, что у меня есть он, а у нее его нет».