— Зараз так и сделаю.
— Только повыше ищи расщелину. А то во время зимних штормов волны высоко бьют.
Часовой, смотревший в бинокль, повернулся к лейтенанту и сказал:
— Немцы бурят скалы.
Лейтенант и главстаршина в недоумении переглянулись.
— Неужели взрывчатку закладывать будут? — неуверенно проговорил часовой и тряхнул головой. — Ну да! Это что же получится? Скала рухнет на людей. О звери!..
В его глазах Глушецкий увидел и ненависть, и затаенный страх. Ему и самому стало не по себе.
— Не робей, Гучков, — хмуря брови, произнес Семененко. — Смерть — она одинакова, чи от пули, чи от снаряда, чи от камня.
Часовой скосил на него глаза и буркнул:
— Понимаешь ты…
Во второй половине дня немцы кричали сверху:
— Рус, живой? Вылезай. Обед привезли. Флотский борщ и макароны с мясом. Получите по стакану вина и по пачке сигарет. Вылезайте.
Моряки сидели, затаив дыхание. Сверху спустилась веревочная лестница. К ней никто не притронулся. Она висела более двух часов, затем немцы подняли ее.
— Все, товарищи. Искушение младенцев закончено, ждите подарки, — полушепотом произнес курносый матрос.
Но «подарки» сверху не последовали.
— Пока светло, — распорядился Глушецкий, — проверьте оружие. Обувь снять можно сейчас. Подниматься будем в носках или в портянках. Обувь следует привязать к поясу, но так, чтобы не мешала лезть вверх. Семененко, проследишь.
— Есть проследить, — ответил тот, приподнимаясь.
Но только он встал, как один за другим раздались три взрыва. Глушецкий бросился туда, где находился часовой. Он увидел, как с гулом рушились скалы, погребая людей. До него донеслись выстрелы. Стреляли не сверху, а снизу.
Когда фашисты сбрасывали на людей бочки с горючим, Глушецкого охватил ужас, но сейчас этого чувства у него уже не было: всем его существом завладела ненависть. Он чувствовал, что не забудет событий на мысе Херсонес и никогда не простит гитлеровцам их злодеяний.
Вернувшись к людям, Глушецкий молча сел на камень.
«Если мы не выберемся этой ночью, — думал он, — то завтра и на нас обрушат скалы».
К нему подошел Гучков, только что сменившийся с поста, и, склонившись, тихо, но решительно зашептал:
— Поговорить с людьми надо, лейтенант. Муторно им.
— О чем? — пожал плечами Глушецкий. — Все ясно без разговоров.
— Не скажите, — не согласился Гучков. — После этих взрывов у каждого на душе сплошная муть. У вас у самого, верно, кошки скребут на сердце. Надо отвлечь людей, чтобы о смерти не думали.
Глушецкий поднял голову и задумчиво посмотрел на матроса.
— Вы правы, — проговорил Глушецкий.
— Говорите прямо, начистоту. Здесь почти все комсомольцы, три коммуниста. Можно даже провести партийно-комсомольское собрание.