— Довольно!
И поднял ладонь.
— В молодости каменотесом был, — объяснил Уральцев. — Силенка в пальцах сохранилась. Редкий человек выдерживает, если крепко пожму. А вот перед ним пасую, — и он повернулся к Семененко. — Так говорите, в роте таких больше нет?
— Куда там, — пренебрежительно повел плечом главстаршина.
— Посмотрим. Отложим, товарищ командир, чаек и поговорим с людьми, — предложил Уральцев.
Глушецкий согласно кивнул головой.
Они поднялись на чердак. Он был просторный, с окнами, с отлично побеленными стенами. В мирное время здесь сушили белье. Сейчас ровными рядами стояли двухэтажные койки. Угол, где стояла печь, был завешен плащ-палатками — там находилась ротная кухня.
Увидев командира, дневальный крикнул: «Смирно», и все, кто сидел или лежал, вскочили и молчаливо устремили взгляды на двух лейтенантов. Глушецкий приказал построить в две шеренги всех новичков.
— Побеседуем, товарищи, — обратился он к ним. — Прошу поднять руки тех, кто добровольно записался в разведку.
Поднялось двенадцать рук. Глушецкий распорядился этим людям выйти вперед.
— Семененко, ведите их в тот угол, — указал он рукой, — и перепишите всех по установленной форме.
В строю осталось тридцать шесть человек.
— Как вы попали в разведку? — спросил их Глушецкий.
— Разрешите доложить? — выступил вперед пожилой солдат с сеткой морщин под глазами.
— Говорите.
— Нас построили, пришел командир из штаба и стал отсчитывать: этих в саперную, этих в батальон автоматчиков, этих в связь, этих в разведку. Так вот мы оказались в разведке. Все мы еще не были на фронте и точно не представляем, что такое разведка.
— А разве вам об этом никто не говорил? — спросил Глушецкий, возмущаясь таким методом комплектования подразделений.
— Нет как будто.
Глушецкий терпеливо стал объяснять, какие обязанности у разведчиков, что от них требуется, как опасна и трудна их работа.
После его объяснений еще шестнадцать человек пожелали быть разведчиками. Этих замполит увел в другой угол.
Глушецкий не знал, что делать с остальными. Оставить в разведке? Никакой пользы они не принесут.
Глушецкий переписал всех оставшихся, решив завтра пойти к командиру бригады с просьбой об отчислении их. Из двадцати девятнадцать оказались негодными по состоянию здоровья — плохое зрение, слух, порок сердца, слабые легкие и тому подобное. Последний человек, которого спросил Глушецкий, несколько замялся.
— У меня, собственно, болезни нет, — полушепотом сказал он, потупя темные, чуть навыкате глаза. — Но я хотел бы специализироваться по моей прежней профессии.
— А какая у вас была профессия?