И разговор, налаженный с трудом,
Он обрывал.
Но я таил надежду,
Я чувствовал, никак не торопясь,
Что жизнь сама работала
И между
Двух душ людских
Протягивала связь.
И я дождался долгих разговоров
Среди щемящей сердце тишины
С той искренностью полной,
Для которой
Нам эти ночи тихие даны.
Тогда за сдержанностью благородной
Я разгадал однажды у него,
Что в глубине души своей свободной
Он был поэтом слова одного:
Когда в быту
Кого-нибудь —
Любого
Товарищем, как все мы, называл,
Он точный смысл излюбленного слова
С первоначальной силой сознавал.
И он любил
Века любимый горем,
Тот угнетаемый из рода в род,
Отброшенный к могучим плоскогорьям
Эмирами бухарскими народ.
И было так, до слез, ему знакомо
Лицо невыразимой нищеты,
Отмеченные вечною трахомой,
Усеянные оспою черты.
Что никогда он не жалел усилий,
Ни жизни проходяшей —
Ничего;
И люди повсеместно становились
Товарищами верными его.
И за народов сомкнутое братство,
За общий труд
И общее богатство
Работал он
Как постоянный друг
Пятнадцать лет
Не покладая рук.
Пятнадцать лет
Он воевал за это,
В седле не засыпая до рассвета;
И счастлив был,
Когда,
С известным шиком
На ишаках проехав босиком,
Его четыре старика таджика
Окликнули:
— Товарищ военком!
Итак, мы ехали.
За пылью белой
Открылся город.
Жизнь была проста.
И охраняло утро, как умело,
Спокойный сон Гиссарского хребта.
И вечный снег был поднят временами
Так высоко в лазурные миры,
Что облака, летевшие над нами,
Не достигали до колен горы.
И на заре,
Среди холмов отлогих,
Пересекая спящую страну,
Я услыхал на каменной дороге
Военную историю одну.