- Да уж... - через силу ухмыльнулся Гуревич. - Теперь будем Томск отвоевывать... или ты решил сразу на Новосибирск? Чтобы не мелочится?
- Ну уж чем ближе ко второй столице, тем лучше, - невозмутимо парировал Добровольский. - И информации больше, и простора. Если повезет, к своим выйдем.
- Только бы не попасться... - мрачно возразил Рустам. - Там, где людно и светло, искать станут не в пример тщательней... Да и противника там немало...
- Ничего, командир, прорвемся, - Добровольский ответил как всегда спокойно и уверенно. Без единого намека на молодцеватую лихость в словах. За долгие годы службы прапорщик отучился надеяться на удачу. Вот и теперь он не надеялся, а знал. Знал, потому, что явно представлял собственные силы. И потому говорил уверенно. - Впрочем, хватит пока разговоров... Отдыхай... Дорога дальняя, ещё успеем на языках мозоль натереть.
Товарищ почувствовал усталость, прежде, чем сам Гуревич. Майор решил было возразить, но почувствовал, что не может произнести и слова. Слабость и дремота внезапно навалились глухим покровом, нанеся предательский выпад из-за угла. Уже проваливаясь в черноту забытья Рустам успел-таки расслышать последнюю фразу:
- Ах ты ж! Совсем, командир, заговорил! Как всегда: только о деле и о других. А о себе ни слова... Можешь не переживать: целы и руки-ноги, и глаза... Рано в отставку. Скоро будешь отплясывать. Так что будем жить, командир...
"Вот и отлично... - успел подумать Гуревич. - Значит, все-таки повоюем..." И наконец, обессилевший, провалился в мягкие объятия черного, крепкого сна.
Глава N3 - Ильин, Фурманов, Лазарев. 06.50, 12 ноября 2046 г.
Перекинув автомат за спину, Ильин позволил себе вздохнуть полной грудью. Наконец-то казавшийся бесконечным переход закончился. Последние часы, когда свирепый мороз сменился простым, но так прочно забытым теплом оказались особенно тяжелы. Полковник, вынужденно исполняющий обязанности командира, оставался на посту до последнего: размешал людей, отдавал приказы, объяснял или же накрепко молчал.
Когда насущные, не терпящие отлагательств дела оказались улажены, Ильин первым делом направился к Геверциони. Последний переход дался дорогой ценой и самое яркое проявление - состояние генерала. Лишние трое с лишним суток - под безжалостным северным ветром, в плену холода, без провизии и почти без надежды...
Да. Ещё три дня назад бригада сохраняла строгую организацию: на марше роты шли ровными "коробками", упрямо чеканя шаг. Но после вынужденного приземления все пошло кувырком. И, чудом вырвавшись из капкана, соединение уже не смогло оправиться. Даже совершенно здоровые десантники держались из последних сил - что уж говорить о раненых? Под конец уже возникла реальная опасность, что Геверциони не вынесет ещё одного перехода - открылись раны, началось заражение, рецидив некроза. Да и среди бойцов прибавилось обмороженных. У людей словно подошел к концу запас прочности - исчезло желание бороться: яростно, ожесточенно. Впрочем, немудрено: последний раз теплое питьё и еду десантники видели на последнем привале - близь Сургута. А после случился длительный перелет, обернувшийся в итоге ожесточенным столкновением - и чуть было не полной катастрофой. И снова долгий марш, марш, марш - в полную неизвестность... Ильин прекрасно отдавал себе отчет: большая удача, что удалось сегодня выйти на обещанную Геверциони базу. Даже не просто удача - спасение всей бригады.