Теперь хор пел гораздо лучше. Я стояла близко к альтам, голос Мирьи звучал громче всех. Так что Тулия была недалека от истины, когда язвила по поводу того, что Мирью принимают за солистку. Казалось, она все время пела в одной тональности — форте. Я подумала, что стоявшие рядом с Мирьей наверняка немного глуховаты на одно — ближайшее к ней — ухо. В центре группы альтов стояла Сиркку и раскачивалась в такт музыке, что придавало ей довольно глупый вид.
За альтами стояли теноры. Тимо пел, уткнувшись в ноты и вообще не глядя на дирижера. Юри стоял с сосредоточенным выражением лица и выглядел не таким инфантильным, как в обычной жизни. Я невольно бросила взгляд на задние ряды, где Антти выводил глубоким басом: «Море, твердь — все умирает». На мгновение мне показалось, что у него в глазах стоят слезы.
— Спасибо! — вдруг произнес Тойвонен, прервав песню. — Спасибо, значит, заткнитесь! — продолжил он, повысив голос, потому что часть хора продолжала петь. — «Море, твердь — все умирает» — страница три, ряд три. Видите, там двойная буква «эф». Кто-нибудь представляет, что это значит?
Лица исполнителей стали сосредоточенными. Видимо, и этот спектакль повторялся здесь далеко не первый раз.
— Фортиссимо, — ответили едва ли не все.
— Ну а если все знают, что это такое, то почему же никто, кроме альтов, не поет так, как положено?
— А они и так всегда поют фортиссимо, — услышала я насмешливый голос Тулии.
Она тоже меня увидела и улыбнулась, приветствуя. Я не могла не улыбнуться ей в ответ. У нее была очень теплая улыбка, на мгновение я даже забыла, что стою за дверью в тесном и душном помещении.
— Тенора, вы постоянно не вытягиваете высокие ноты, каждый должен стараться.
Я заметила, как Юри взглянул на Тимо.
— Сопрано, смелее, вас совсем не слышно. Басы, вы все время опаздываете! Соберитесь! Страница три, начинают басы!
Я смотрела на Тулию. Улыбка сменилась серьезным выражением лица. Тулия пела легко и свободно. Яна рассказывала, что у нее природное высокое сопрано, и ей легко даются даже самые сложные переходы.
Пия же, напротив, пела с трудом. Потом она вообще замолчала, слезы градом катились у нее по лицу. Рыжая соседка сочувственно протянула ей носовой платок.
Хор пропел еще раз, не сбиваясь, исполнил всю песню. Сейчас она звучала гораздо более слаженно. Затем Тойвонен объявил перерыв, и я стала пробираться к нему через стулья и скамейки. Нечаянно я уронила на пол чьи-то ноты и, поднимая их, увидела, что там кто-то чернильной ручкой написал свои заметки к стихотворению Эйно Лейно и украсил страницу кляксой, похожей на жирную муху.